Светунец - [13]

Сгореть бы,

                  чтоб лед в чьем-то сердце растаял,

И чтобы, сгорая, кого-то согреть.

Нетрудно понимать…

Нетрудно понимать.

Труднее — заблуждаться.

Еще трудней на крах

Большой мечты глядеть.

Синеет высь горы —

Не дай бог ей сорваться,

Чернеют крылья крыш —

Не дай им бог взлететь.

Войду, как в храм, как в рай…

Войду, как в храм, как в рай,

Устало брошусь в ноги,

Огарок теплоты

Не смея попросить.

Бивачные костры

И пыльные дороги

Неужто никогда

Не сможешь ты простить!

Не сразу мой приход

На ночи дни нанижет,

Не сразу в этот раз

Поверишь ты судьбе,

Что нынешней тебе

Я поклоняюсь ниже,

Чем той,

             блиставшей некогда,

                                             тебе.

Казалось, все прошло,

Казалось, песня спета,

Казалось, никогда

Не задохнусь, любя…

Как по одной строке

Я узнаю поэта,

Так по одной любви

Я узнаю тебя.

После ранних утех…

После ранних утех

Горечь поздно растает.

Сил осталось на смех,

А на слезы уже не хватает.

Вишня запахи льет,

Пустоцветьем сверкая.

Думал я, что цветет,

Присмотрелся — седая.

Разных дорог…

Дочери

Разных дорог —

И окольных, и главных —

Сколько их было

У каждого дня.

Недра — для сильных.

Небо — для славных.

Ветер поверхности —

Он для меня.

Листьев зеленых

И листьев опавших —

Сколько их было,

До крови родных!

Жизнь — для влюбленных.

Смерть — для уставших.

Все остальное —

Для всех остальных.

Лжедрузьям

Сухие слова из большого доклада,

На них бы так быстро картошку сварили!

Спасибо, я сыт —

                           в дни, что жил как не надо,

Вы так хорошо обо мне говорили.

А взгляды, как мушки старинных пищалей,

А выправка старых ретивых служивых!

Вы мне потому все ошибки прощали,

Что были достоинств простить мне не в силах.

Мне душу другие теплом расковали,

И я утверждаю, с прошедшим расставшись:

За долгие годы общения с вами

Не стала душа ни моложе, ни старше.

Вновь тополиный пух…

Вновь тополиный пух.

Спичку — и вспыхнет воздух.

Кажется, все вокруг

В гаснущих звездах.

Кажется, тополь стал

Сказочным одуванчиком.

Я перед ним предстал

Маленьким великанчиком.

Как много горя видели глаза…

Как много горя видели глаза,

Но в них такая светлая слеза!

ЮРИЙ ЗЫКОВ

От кирки и лопаты…

От кирки и лопаты

Мы уйдем насовсем.

Нам варить сверхбулаты

В мире радиосхем.

Но останется, братцы,

Комсомольский замес —

По-корчагински драться

За научный прогресс.

И поставят потомки

В музей без проблем

Лазер вместе с котомкой,

А кирку — с ЭВМ…

Время, вечная птица,

Набирай высоту!

Знай, что мы будем биться,

По-корчагински биться

За свою правоту.

Песня комсомольская

Где-то песня стелется

На ветру

Красною метелицей

Поутру.

Поднимаясь кручами

К небесам,

Новый ритм разучивай:

БАМ! БАМ! БАМ!

Снова песня пламенем

Обожгла —

Это юность мамина

К нам вошла

Кино

Виталию Рязанову, погибшему на советско-китайской границе

Фуражка с перебитым козырьком.

Билет с отметкой об уплате взносов.

Глядит мальчишка, добрый и курносый,

С любительского снимка под стеклом…

Подсумки, пули, несколько гранат,

Цитатник, где великий кормчий замер,

И просто так — отрывки из цитат,

Прижатые боками кинокамер.

Я видел это страшное кино

И чуть не плакал в полутемном зале,

Когда нам смерть с экрана показали —

В цепи судеб нелепое звено.

Китайский оператор снять успел,

Как кто-то падал с каменистой кручи.

Да сам он оказался невезучим,

Попал к кому-то тоже на прицел,

И кадр перевернулся в этой буче,

И в кадре только тучи,

                                   ту-чи,

                                             ту-

                                                   -чи…

Морошка

Отыщу я древнюю сторожку,

Рядом с нею зыбкую дорожку

И, грибную сырость ощутив,

Побреду по ягоду морошку,

Слушая бесхитростный мотив.

Что за песня в трескотне сорочьей,

В свете полуутра-полуночи,

В шелесте березок и осин…

Отчего же в горле так щекочет?

Отчего под сердцем что-то точит,

Добавляя в волосы седин?

Эх, морошка, ягода лесная,

Ты блестишь в болотах Таганая,

Запах твой всегда меня разил…

Тает жизнь в пробитом пулей теле —

Пушкин, умирающий в постели,

Ложечку морошки попросил…

Жизнь проснулась в утреннем болоте,

Грусть прошла, и на веселой ноте

Солнце зазвенело у венца.

Все, что было раньше, — позабыто,

Мы едим морошку с аппетитом…

Жизнь идет — ни края, ни конца.

Туманный остров в синей обечайке…

Туманный остров в синей обечайке

Погонит ветры от скалы к скале.

Закружатся реликтовые чайки —

Единственные чайки на земле.

Мы все лежим,

                       прикрыв от солнца лица,

Забыв, что, убежав за поворот,

Недремлющая чуткая граница

Совсем другими мыслями живет.

Что где-то там, овеянная славой,

Мечтающая утром о росе,

Ютится пограничная застава,

Прижавшись к раскаленной полосе.

Лошадка с отпотевшим в скачке крупом

Мохнатых ног не чует под собой,

И в вечном ожидании мангруппа[2],

Готовая принять неравный бой.

Смеемся мы,

                   рассказываем байки,

От озера,

               от солнца разомлев…

Хватают рыб реликтовые чайки —

Единственные чайки на земле.

Свято место пусто не бывает…

Свято место пусто не бывает —

Кто-то убывает, прибывает,

Кто-то мир по крохам собирает

В маленький мирочек — не дыши.

Кто-то, нанеся полоску грима,

Выдает себя за пилигрима,

В странствиях своих проходит мимо,

По пути немало нагрешив.

Свято место пусто не бывает…

Это место ставил ты на сваи,