Светская львица - [17]

Первый звоночек прозвенел в четверг.

Прозвенел в буквальном смысле – телефонной трелью. Это миссис Салливан спешила выразить Джинджер сочувствие по поводу перемен в личной жизни.

– Дорогая, я слышала, что вы с Алексом… О да, слухи ходили давно, но все мы надеялись, что это несерьезно… Временные трудности, знаешь, милые бранятся – только тешатся. Неужели все уже решено? Да, и бумаги подписаны?

О, Джин, милая, я тебе так сочувствую! Это ужасно. Держись… Что? В субботу? Нет, я не могу, извини. Столько дел, столько дел… Я совсем не вижусь со своими малютками, мамочка обещала поиграть с ними в выходные, и они не простят мне, если я обману их ожидания…

Следующим позвонил Майкл Уотерс, вышестоящий коллега Алекса. Он всегда был весьма учтив с Джинджер, одаривал ее виртуозно подобранными комплиментами и иногда даже позволял себе намеки с оттенком легкого флирта, никогда, впрочем, не выходя за рамки приличия.

Сегодня его тон был не менее вежливым, но чуть суше, чем обычно.

– Джинджер, душечка, это правда? Я сожалею. Ну ничего, вы очаровательная женщина, не сомневаюсь, что вы не пропадете и найдете себе достойную партию. Я желаю вам счастья и удачи. Вы были светлым лучиком в нашем обществе, жаль, что так получилось.

Судя по голосу, он едва не добавил «прощайте», и Джин так и не решилась пригласить Майкла на субботнюю вечеринку.

После этого телефон замолчал, и она сама взялась за обзвон всех знакомых. Странное совпадение: у всех вдруг срочно появилась масса неотложных дел, забот, хлопот и проблем, а половина еще и страдала от простуды – в разгар-то лета!

Итак, в субботу вечером Джинджер впервые очутилась в пустой гостиной. В этот день и час здесь всегда звенели бокалы и велись неспешные беседы под аккомпанемент тщательно подобранной музыки и журчание комнатного фонтана. А теперь она сидела одна в шелковой пижаме на своем великолепном диване и ревела белугой, запивая слезы неразбавленным бурбоном.

Подумаешь, гости не пришли… Раньше можно было бы подняться в кабинет мужа, тихонечко поскрестись в дверь и проникнуть в приятный полумрак, где пахло трубочным табаком, кожей, старым деревом и книгами. Подойти сзади к Алексу, сидящему в кресле перед дубовым письменным столом и косящемуся в сторону телеэкрана, наклониться над ним, нежно потереться о колючую щеку, запустить руку под тяжелый махровый халат, в котором он так любил расхаживать по вечерам…

Но кабинет был пуст. Теперь он будет пустовать всегда. Исчезло все – и Алекс, и его книги, и его любимые вещи, и даже его запах словно прощался с ней, готовый вот-вот испариться бесследно.

Потрясающее, звенящее, вибрирующее одиночество свалилось на нее и едва не лишило чувств, и только тогда Джинджер поняла, что ее обиженное «ну и уходи», брошенное Алексу в ответ на предложение о разводе, было лишь жалким фанерным щитом, попыткой сохранить никчемную маску, потешить уязвленную гордость. Напускное равнодушие, не спасшее ни от боли, ни от разочарования…

К восьми часам она ощутила, что больше не может сидеть здесь и сгибаться пополам от грызущего чувства потери.

Она подползла к телефону и жалким, потерянным голоском напросилась в гости к Матильде Джонс, жене крупного полицейского чиновника.

С Тильдой ей всегда было общаться приятнее, чем с остальными светскими женами Далтонмора. Это была очень душевная особа, внимательная и тактичная, и Джинджер даже рискнула назвать Тильду Джонс своей подругой.

Добившись приглашения на вечерний бокал коктейля, Джин быстро привела себя в порядок – умылась горячей, а потом холодной водой и припудрила лицо, чтобы скрыть следы слез, переоделась… И через полчаса уже парковала свою машину у дома Джонсов.

Мистер Терри Джонс коротко поздоровался с Джинджер и, сославшись на усталость, скрылся в недрах дома. Тильда провела гостью в столовую и принялась колдовать у стойки бара, смешивая коктейли и попутно расспрашивая Джинджер об обстоятельствах их с Алексом расставания воркующим, баюкающим голосом психотерапевта.

Тут Джинджер растеряла свой светский лоск и снова пустила слезу.

– Я не знаю, я так до сих пор и не понимаю, что произошло, – принялась объяснять она. Он просто сказал, что больше так не может. А как «так»? Разве ему было плохо со мной? Впрочем, а разве нам было хорошо? Мы почти не общались последнее время. Сейчас я стала вспоминать, когда мы в последний раз говорили по душам, и пришла к выводу, что никогда. Все было слишком поверхностно, что ли. «Дорогая, куда пойдем? Что ты будешь заказывать?» «Милый, надень другой галстук, этот тебе не идет». – А когда мы последний раз занимались любовью?

Она тяжело вздохнула.

– И когда он предложил расстаться, я просто вынуждена была из самоуважения сказать:

«О'кей, милый, не очень-то и хотелось». Но, может быть, нам стоило сначала все обсудить и попытаться все начать сначала? Мне его не хватает. О боже, Тильда, как мне его не хватает!

Рыдания стиснули горло Джинджер. Тильда смущенно поморщилась и отвела глаза, чтобы не видеть ее слез. Джин восприняла это как проявление такта.

Коктейль оказался очень вкусным, но после бурбона пился легко, как вода. Джинджер сама не заметила, что осушила бокал залпом. Хозяйка незаметно кинула на нее осуждающий взгляд и достала серебряный портсигар. Тильда всегда курила папиросы с дорогим голландским табаком, вставляя их в бесконечно длинный декадентский мундштук, который в ее музыкальных пальцах выглядел просто семимильным.