Светлые века. Путешествие в мир средневековой науки - [28]

Несколько позднее Уолчер восстановил в памяти ставшее для него откровением учение Альфонси о среднем и истинном движении Луны и о цикле лунных узлов – о тех самых Голове и Хвосте дракона, которые Ричард Уоллингфордский позже поместит на свои необычайные часы. К сожалению, Альфонси, как ни старался, не смог растолковать свою теорию во всех деталях, потому что, сетовал Уолчер, он «оставил свои книги за морем»[138]. В любом случае это был важный момент – и не только в жизни лотарингского монаха и еврея из Арагона, работавших вместе в средневековом Вустере. Копии трудов Уолчера и Петра вскоре разлетелись из маленькой обители в Западной Англии по огромной сети бенедиктинских монастырей. Их труды сохранились в уцелевших монастырских рукописях – монахи Сент-Олбанса тоже их копировали – наряду с классическим пособием «О применении астролябии», а также с еще более ранними попытками применить астрономические таблицы аль-Хорезми для христианского календаря[139]. Практические нужды составителей календарей обеспечивали пространство для развития и распространения греческих и арабских знаний.

Наука шла вперед. Опровергая стереотип об инертной научной среде Средневековья, которая только сохраняла идеи древних, в XII и XIII веках составители календарей совершенствовали свои астрономические модели и все точнее рассчитывали солнечные и лунные циклы. Они все громче критиковали оторванный от реальности церковный календарь. В 1260-х годах францисканский монах и поборник эмпирической науки Роджер Бэкон по требованию папы римского написал серию обширных трактатов, посвященных образовательной реформе. В своем «Третьем сочинении» он осуждал «искажение календаря». Это, с возмущением писал Бэкон, «нестерпимо для каждого умного человека, ужасно для любого астронома и смешно для составителя календаря»[140]. Бэкон принимал как неизбежное, что изменить общепринятый календарь может только папа римский, и убеждал понтифика что-нибудь по этому поводу предпринять. Бэкон считал, что без научной реформы будет гораздо сложнее защитить христианство от внешних и внутренних экзистенциальных угроз.

Следующие папы признавали проблему и даже привлекали именитых астрономов для разработки предложений по реформированию календаря. Одно из них, система «Новых золотых чисел», созданная по заказу папства двумя французскими астрономами, сохранилась в богато иллюстрированном «Великолепном часослове герцога Беррийского», художественную ценность которого заслуженно превозносят, а астрономическое содержание часто игнорируют[141]. Однако, несмотря на то что такие предложения определенно повысили бы точность календаря, они так и не были внедрены. Наука – это одно, а политика – другое, и формальные трудности введения нового календаря – и не в последнюю очередь необходимость переписывать или выбрасывать тысячи с таким трудом созданных книг – перевесили политическую волю. Отклонения юлианского года накапливались, и даже в 1532 году французский сатирик Франсуа Рабле начал описание событий второй книги романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» с года, когда «в марте не было Великого поста, а первая половина августа была в мае… по причине високосной нерегулярности, в связи с чем Солнце, точно хромец, слегка пошатнулось влево, Луна отклонилась от своей орбиты более чем на пять туаз»[142][143]. Но прошло еще полвека, прежде чем папа Григорий XIII сделал решительный шаг и реформировал календарь, выкинув три високосных года из каждых четырехсот (так, чтобы годы, которые делятся на 100, но не делятся на 400, стали не високосными). Он также приказал пропустить десять дней в начале октября 1582 года, чтобы следующее весеннее равноденствие пришлось на 21 марта, как оно и было первоначально, когда христианский календарь только вступил в действие. Однако к тому времени Реформация вывела многие страны из сферы влияния католической церкви, и большинство из них – включая Британию и ее колонии – вплоть до XVIII века упрямо продолжали пользоваться старым календарем.

Пока суд да дело, ничто не мешало средневековым астрономам применять новые теории о среднем и истинном движении, совершенствуя календари и точно предсказывая затмения, но не меняя при этом основного содержания христианского года. В дни Джона Вествика последним словом науки считался «Календариум» Николаса Линна. Этот оксфордский монах, если верить более поздней легенде, предпринял путешествие на Северный полюс, отправившись в путь из родного Норфолка. Он же в 1386 году составил астрологический календарь на 76 лет – четыре девятнадцатилетних цикла[144]. Каждый месяц занимал в нем как минимум четыре страницы. Первая содержала примерно ту же информацию, какую мы видели в Сент-Олбанском календаре XII века: золотые числа, буквы дней недели, широкую колонку главных церковных праздников месяца. Монахи, переписывавшие этот календарь, вольны были добавлять в него своих любимых местных святых – например, убрать Вульфстана, а рядом с 22 июня вписать Альбана. К тому времени при составлении календарей использовали уже не римские, а индо-арабские цифры, и в дополнительной колонке Николас пронумеровал дни месяца от 1 до 31 точно так же, как это делаем мы. Оставшееся на странице место, а также три или четыре следующих листа занимало изрядное количество астрологических сведений. Линн с дотошностью вычислял данные для Оксфорда, где находился: 51° 50´ к северу от экватора. Как он определял широту, мы уже знаем: по угловой высоте Полярной звезды над горизонтом.