Светлое будущее - [16]

— Ребята, я сегодня говорил про войну, про Холокост, про Катынь, про битву под Сталинградом… Так?

Ребята переглянулись, посмотрели друг на друга и кивнули.

— Что вы можете мне сказать об этом? Вы же проходили в школе про это! — уже почти что кричал Руфат.

— Не нервничайте, муаллим, — сказал один из отличников. — Я из семьи беженцев, так что у нас не было нормального учителя по истории в школе. Мы жили в лагере для беженцев, пока я был в младших классах.

— Ну в старших классах ты же проходил историю, ты сдавал экзамены… Ты начитанный парень! Ничего не читал про это? Никто из вас не читал?

Все молчали. Отличник сказал:

— Муаллим, как скажете, так и будет. Мы делаем конспекты по вашим лекциям…

— А если я несу ахинею?

— Ну, — тут вмешался другой студент. — Вам виднее… Меня всегда — и в школе, и дома — учили, что учителям виднее… Они знают лучше.

Руфат попрощался со студентами и пошёл к Горхмазу. Там, конечно, он не стал уже повторяться на тему про Вторую мировую войну. Он просто решил поговорить о некоторых других делах.

Вместе с Горхмазом Руфат участвовал в нескольких проектах. Так, вместе с ним и ещё с несколькими своими коллегами они писали учебник для ВУЗов об истории Азербайджана в двадцатом веке. Далее Руфат писал главу о репрессиях в Советском Союзе в тридцатые годы для книги-проекта, спонсируемой одним из европейских научно-исследовательских институтов, так называемых «think tank». Во всех них он периодически касался темы Второй мировой войны. Теперь же ему было понятно, что он должен отредактировать свои тексты. Но, к его удивлению, дело касалось не только войны. Горхмаз передал ему возмущение декана тем, что в учебнике Руфат написал, про выселение немцев с Кавказа в Казахстан и Сибирь в 1941 году по указанию Сталина в связи с войной с нацистской Германией.

— Конечно, конечно, — запричитал Руфат. — Мне много, что надо исправить. Я всё это писал до…

Руфат задумался, как назвать вот этот момент забвения так, чтобы не усугублять удивление Горхмаза. И он завершил: — Ну, я много чего переправить должен.

Горхмаз вновь выразил беспокойство по поводу его психического состояния.

— Теперь поговорим о проекте для европейцев… К нашему университету это не имеет отношения; книга эта, как бы сказать, независима от цензуры деканата, но тем не менее, ты пишешь про репрессии? Что-то я не понимаю, о чём ты?

— Да, знаю, тридцатилетняя история коту под хвост, — отметил Руфат.

— К тому же редактор попросил сократить размер текста до 100 страниц, таковы требования.

— Размер, — задумчиво повторил Руфат. — Всё надо уложить в шаблон.

— Да, такие правила… Кто платит, тот и музыку, как говорится, заказывает. Редактор сказал, что всё равно невозможно покрыть все события. Надо выбирать.

— Выбор он сделал?

— Да, вот те… — Горхмаз потянул. — Наша память ведь тоже выборочна. Мы же не помним каждый день своей жизни. Так и учебник или монография не может всё охватить.

— Знаю про субъективизм нашей памяти…

И здесь Руфат решил спросить:

— Горхмаз, а ты знаешь таких личностей как Гусейн Джавид или Микаил Мушвиг[1]?

— Не знаю, но у меня с памятью всё в порядке. Не волнуйся!

— Значит, их тоже стёрли, — всё ещё задумчиво сказал Руфат. — Могли бы откорректировать их биографию… оставить их некоторые стихи. Значит, и Мандельштам канул в вечность, и ещё многие… А всего лишь тридцать лет человеческой истории. Это меньше секунды всей письменной истории человечества…

— Я сейчас подумал, что, если бы я не был бы твоим другом, я позвонил бы в психушку, чтобы тебя забрали… Но, с другой стороны, ты выглядишь вполне нормальным человеком.

Руфат осознал, что лучше побыстрее покинуть кабинет Горхмаза.

Он знал, что будет делать дальше. Первым делом он направился к дому, где когда-то жил репрессированный поэт Гусейн Джавид. На его доме должен был быть барельеф, и Руфат стал ощупывать стену — хотел убедиться, что барельеф начисто исчез, так сказать, физически, или инопланетяне или кто там ещё убирают визуальные ощущения у людей. Руфат приложился к стене, поводил рукой вправо-влево, пока не заметил, что на него смотрят люди. Да, со стороны, конечно, это выглядело странно. Руфат убедился, что барельефа нет. Воздействие проекта «Забвение» или «Забывание» на человека фундаментальное — уж постарались эти инопланетяне!

Далее Руфат поехал к Вагифу и сразу, войдя в офис, стал рыскать в его виниловых дисках. К своему изумлению, он обнаружил то, что искал! Он не мог своим глазам поверить. Неужели на офис Вагифа по какой-то причине не распространяется проект «Забвение»? Или какой-то сбой в алгоритме произошёл… Руфат держал в руках пластинку с записью песен Муслима Магомаева. Одна из дорожек на диске содержала песню под названием «Бухенвальдский набат», посвященную трагедии нацистского концлагеря, где были уничтожены сотни евреев и представителей других национальностей во время Второй мировой войны.

— Хочу послушать! — почти что вскричал Руфат, чтобы убедиться, что это именно та песня и те слова, что он знал.

Уже и Вагиф посмотрел на Руфата странно и даже с опаской. Он молча поставил диск, и заиграла музыка, запел Магомаев. Всё точно. Здесь ничего не изменилось.