Не успел воин и шагу ступить, как навстречу ему третий человек идет. И сказал он воину: «Обманул тебя незнакомец».
«Нет в словах твоих истины», – молвил воин в ответ.
И произнес тогда человек: «Упивался ты силой своей и поверил словам, что ложью были».
Не слушал воин, но отвечал: «Я сильнее тебя». И уверен он был в словах своих.
На что спросил человек: «Как судишь ты силой, не зная истины?»
Молчал воин, но верил, что справедливость на его стороне.
И сразил воин третьего человека, когда тот безоружен был. И думал воин, что Справедливость восстановил, но убил ее.
Вновь явился к воину незнакомец, и речи его были подобны светлому дню, когда глаза были темнее ночи. Забрал он меч из рук воина и сказал: «Ты не судья больше. Ты поверил всем словам моим, не узнав истину».
И закрыл глаза от стыда воин.
«Ты силу свою во зло употребил».
И содрогнулась земля под ногами воина.
«Ты судил других, когда сам виновен был».
И пронзил меч сердце воина, и погас в нем огонь.
И эхом отозвалась Истина, и явилась тогда в мир Сила, и воцарилась в нем Справедливость, что восстановлена была.
Таинство ночи нельзя нарушать; ее неспешное течение неумолимо, оно быстро унесет тебя в такие диковинные места, что наутро не захочется возвращаться.
НИР, СКАЗИТЕЛЬ
Меня разбудил протяжный скрип двери, и я с трудом оторвал голову от стола, за которым уснул. В ночи любой звук кажется ударом колокола. Легкая тень выскользнула из таверны. Глазам нелегко привыкать к темноте. Ставни широко распахнуты, царящий внутри полумрак не спеша перемешивается с лунными сумерками, которые плавно вливаются в открытое окно. Сколько же я проспал? Пламя убаюкало меня. Едва ощутимое дуновение холодного ветра коснулось моей руки. Так шепчет ночь, когда под ее покровом кто-то лишается жизни.
Я медленно поднялся из-за стола. Пламя в камине потухло, оставив тлеющие угли. Я прислушался – тишина и ничего, кроме нее. Ночь имеет дурную привычку всё скрывать. Придется искать самому. Выставив перед собой меч, я подбираюсь к двери. Слышен скрип половиц. Старые доски легко выдерживают мои шаги, лишь изредка скрипуче сетуя. Прежде чем распахнуть дубовые двери, смотрю в окно. Что-то притаилось вдалеке под раскидистым деревом. Освежающий ветер касается лица, словно подтверждая мою догадку. Толкаю тяжелую дверь. Луч луны, поняв свою оплошность, скрывается за тучами. Заметно темнеет. Я не свожу взгляда с дерева. Стремительно спускаюсь с холма, держа меч наготове, – и вдруг в нерешительности замираю. Бледный свет освещает высокую фигуру Ренара. Его руки в крови. На траве у его ног мертвая птица.
– Спокойно, – шепчет эльф, отходя на шаг. – Я все объясню.
Я не опускаю меч, стараясь не отводить взгляд. По его губам медленно стекает алая струйка. Светящиеся глаза смотрят то на меня, то на клинок, отливающий серебром.
Немного подумав, я убираю меч в ножны.
– Остальные знают? – спрашиваю я.
Ренар вытирает рот перчаткой.
– Да, – тяжело вздыхает он, – обо мне они знают. – Губы эльфа искривляются в горькой усмешке. – Старик знает, а Брума… – На секунду он замолкает. – Она верит, что проклятье можно победить. – Ренар отворачивается, его плечи вздрагивают. – Но любые снадобья тут бессильны. Пойми, паладин, они могут заглушить жажду, но не утолить ее.
Эльф оборачивается, в свете луны его лицо кажется мертвым.
Я молчу. Слова хотят слететь с губ, но они пусты и бесполезны. Ренар поднимает голову к небу. Луна опасливо скрывается за тучами.
– На таких, как я, даже звезды не смотрят, – вздыхает он. – Но я не всегда был таким. Раньше я охотился на демонов, пьющих чужую кровь. Паладины очищают мир от очевидного зла, я же сражался с невидимой скверной. Людей, творящих зло, отыскать легко. Теней же, являющихся с приходом ночи, выследить куда сложнее. Они настолько искусны и осторожны, что, даже обнаружив в канаве обескровленное тело, местные не поднимут тревогу. Им легче свалить все на страшную болезнь, на кровожадного зверя или вовсе забыть об этом.
Мы поднялись на холм.
– Мало кто знал, что тварь, терзающая эти земли, засела в крепости… – Ренар указал за кромку леса.
Я увидел обугленные стены старого замка. Должно быть, много лет назад он имел величественный вид, но сейчас передо мной лишь мертвые руины.
– Здешние места не всегда были столь тихими, – продолжил эльф. – Когда-то тут простирались владения одного рыцаря. Слухи о нем ходили разные. Местные его боялись. Не зря его прозвали Гарланд Зуботычина. Но если раньше он полагался лишь на собственный кулак, то теперь, с годами, он стал воплощением их ночных кошмаров.
Старик слишком долго задержался на этом свете. Раньше пред ним склонялись смелые воины, отворялись любые ворота, а сундуки сами распахивались, не требуя ключа, но со временем хватка его ослабела. Меч, разивший врагов, держать становилось все тяжелее. Так бывает. – Ренар оглядел свои руки. Бледная кожа казалась юной, словно ее никогда не касалась смерть. – Люди не могут смириться с бренностью тела. Стареющий Гарланд тоже посчитал, что прожил недостаточно. Страх немощи велик. И когда чародеи разводят руками, а у придворных алхимиков заканчиваются снадобья, в дело вступают они – проклятые дети ночи. – Ренар опустился на камень. – Они всегда приходят вовремя. Уверен, для старого рыцаря они стали лучом надежды. – Эльф засмеялся.