Светлана - [10]

Перейдя мостик, задержался на секунду: не свернуть ли налево, не пройти ли сначала мимо Надиных окон? Правда, затемнение, но все-таки, если подойти совсем близко, должно быть, можно увидеть, не горит ли свет…

После короткого колебания Костя все-таки налево не свернул, а побежал дальше, к дому.

Дом, освещенный луной, казался грустным, покинутым, необитаемым. Резко выделялись на белой стене черные, сморщенные головки георгин, прибитых морозом. Прошуршали под ногами осенние листья и обрывки сухой картофельной ботвы. И здесь картошка доходила до самой террасы…

«Неужели мама и копала и убирала все это сама?»

Окна завешены плотно. Дом молчит…

«Мама уехала!» — с ужасом подумал Костя.

Он взбежал на крыльцо и постучал в дверь кулаком, постучал слишком громко, не рассчитав силы.

За дверью неестественно быстро послышались легкие шаги, мамины шаги, и мамин голос спросил;

— Кто там?

Костя, мгновенно перейдя от отчаяния к самому хорошему настроению, сказал деланным басом:

— Здесь живет гражданка Лебедева?

Дверь сейчас же раскрылась широко. Мама стояла на пороге. Она была такой маленькой, худенькой и… старой! Его лицо было в тени. Увидев военного, мама с ужасом спросила:

— Что? Что? Вы откуда?

Костя, испуганный ее испугом, сказал:

— Мама, это я!

Он только теперь понял, почему она открыла так неестественно быстро, понял, чем был для нее все эти годы каждый стук в дверь: не стук в дверь, а стук прямо в сердце!

Мама слабо крикнула:

— Костя!

Он подхватил ее и почти внес в дом — она была такая легонькая.

На столе — баночка с клеем, обрезки бумаги и материи и несколько библиотечных книг, разодранных юными читателями… Знакомая картина!

— Ты как же? Как же, Костя, милый?

Это «как же» означало: надолго ли? На несколько часов, проездом, или в отпуск (завязанная рука!), или, может быть… совсем, домой?

Костя, торопясь, рассказал про командировку.

Мама переспросила:

— Ночевать дома будешь? Две недели? Каждую ночь?

Эти две недели казались ей счастливой вечностью.

Она сидела на диване рядом с Костей, любовалась им, целовала его и молодела с каждой минутой. Прошло пять минут — мама помолодела на десять лет!

Какой непростительной свиньей он был бы, если бы, перейдя мостик, свернул налево!

Увидев, что мама опять вытирает глаза, Костя сказал с раскаянием:

— Мама, я такой дурак, я тебя напугал!.. А как у вас… — он немного покраснел, — все благополучно? Все здоровы?

— Да, да. У Нади ученье уже началось. Она много работает… Детка, милый, ведь ты с дороги… ты, должно быть, голодный. Посиди минуточку, я сейчас…

«Детка» встал во весь рост рядом с мамой, демонстративно распрямил плечи… Мамины брови приходились как раз на уровне его плеча.

— Ничего не поделаешь, дорогой, — привычка! В генералы произведут, а для меня — все «детка»!

Мама включила чайник и стала внимательно и тревожно обследовать содержимое буфета.

Костя ее не останавливал. Во-первых, традиция. Во-вторых, девятнадцатилетний аппетит не считается с такой мелочью, как позднее время и ужин, съеденный четыре часа назад. Кроме того, Косте хотелось увидеть собственными глазами, что мама найдет в буфете. Мама никогда не писала о продовольственных затруднениях, но Костя знал, конечно, что москвичам приходилось туго в эти годы. Он стал вынимать из мешка привезенные с собой деликатесы.

Мама сказала «Ох!», потом достала из буфета еще тарелку, положила на нее всего понемножку и вышла в сени. Постучала к соседям — по-видимому, там еще не спали.

Вернувшись, мама пояснила:

— У них девочка хворает.

Это было так похоже на маму… Вспомнилось детство. Костин отец рано умер. Мамин заработок был невелик — необходимое было, но Костя не был избалован изобилием.

Когда мама привозила из Москвы что-нибудь «вкусненькое», это всегда доставляло радость. А радостью всегда хочется поделиться. Через пять минут после маминого приезда все Костины приятели дружно похрустывали печеньем или делили апельсин по долькам — на восемь человек.

Иногда соседки упрекали маму в непрактичности, в том, что она неправильно воспитывает Костю.

Однажды Костя услышал такой разговор:

— Ну, посмотрите. Вы привезли Косте шоколаду, ему бы на несколько дней хватило, а какая польза — по кусочку на всю эту ораву?

Мама отвечала со своей милой улыбкой:

— Мамы, когда вы думаете о пользе для ваших детей — не думайте, что дети состоят из одних желудков.

А теперь Костя, улыбаясь, смотрел на мать. Конечно, ей одной хватило бы надолго… но… Он любил ее именно такой, свою неблагоразумную маму.

— Однако у вас поздно ложатся, — сказал он, — я думал, приеду в сонное царство.

Мама понимала его с полуслова.

— Иногда и поздно ложатся… например, я думаю, у Зиминых еще не спят. Александра Павловна говорила, что Надя сдает чертежи и много работает по вечерам.

Костя допил чай и встал:

— Я, мама… пойду пройдусь немножко…

Может быть, маме, как и всякой другой матери, хотелось, чтобы этот первый вечер он провел с ней? Во всяком случае, она такого желания не высказала. Костя крепко обнял ее и сказал, как бы извиняясь:

— Я очень быстро!

IX

Костя два раза обошел вокруг Надиного дома… В Надиной комнате открыта форточка, а в столовой — окно. Но шторы такие темные, что ничего решительно не видно. Тишина. Не может быть, чтобы легли спать с открытым окном в такую холодную ночь! Этого не допустила бы Александра Павловна, которая всего боится — начиная с простуды и кончая жуликами.