Светить можно - только сгорая - [92]

— Советую вести себя спокойно. Оружие — на стол, документы — тоже. У кого в порядке, отпустим. В случае сопротивления церемониться не будем, — негромко сказал Мальков.

Это был только один из множества подобных эпизодов, когда Мальков привез из игорного дома мешок конфискованных денег, доставил нескольких офицеров, готовящихся к отъезду на юг, к Деникину, и двух шпионов, работавших на немецкую и английскую разведки. Эти игорные дома и офицерские клубы были одинаковы и как бы повторяли друг друга, отличаясь только количеством столиков для карточной игры и составом игроков. Так не проще ли?..

В конце марта Урицкий от имени комиссариата внутренних дел объявил постановление Исполнительного комитета Петроградского Совета о запрещении азартных игр, которое позволило чекистам значительно очистить город от контрреволюционной и уголовной накипи.

Одновременно ЧК под руководством Моисея Соломоновича проводило огромную работу, начатую еще ВРК и продолженную ВЧК, по розыску и возвращению государству ценностей, похищенных в революционные дни из дворцов и музеев. Еще во время работы в ВРК в ноябре 1917 года Урицкий предоставил Луначарскому особым полномочия «для розыска похищенных из Зимнего дворца ценностей — в ломбардах, на рынках, у антиквариев и т. д.». Тогда же Моисей Соломонович назначил уполномоченным по охране Зимнего дворца члена ВРК товарища Дашкевича.

10 марта 1918 года Урицкий от имени Комитета революционной обороны Петрограда отдает распоряжение об организации комиссии по охране художественных и исторических ценностей.

И вот 27 марта 1918 года теперь уже Урицкий получает от Феликса Эдмундовича сообщение о том, что на квартире некоего Каплана имеется цепная коллекция фарфора и картин, похищенных из петроградских дворцов. Поручалось принять необходимые меры к розыску и изъятию похищенных ценностей.

Но с чего начать? Ни адреса, ни предполагаемого места работы или службы этого Каплана, ни даже факта проживания его в Петрограде. Моисей Соломонович отлично понимал, что поручить розыск похищенных ценностей хорошо было бы человеку, близкому к искусству или хотя бы разбирающемуся в художественных изделиях, но где такого взять? Народ в ЧК в основном с фабрик и заводов, солдаты, матросы… Можно, правда, и просто любознательному товарищу с цепкой памятью… Урицкий вспомнил молодого чекиста Санина, пришедшего в ЧК перед отправкой правительственных поездов в Москву. Молодому чекисту тогда было поручено обследовать жилой массив в районе платформы Цветочная площадка и под видом человека, ищущего работу, установить, не интересуется ли кто отправлявшимися поездами. Первое свое чекистское задание молодой рабочий выполнил отлично, проявив при этом незаурядную наблюдательность и способность входить в доверие к разным людям, заполняющим питейные заведения и рынки.

— Вызовите ко мне Санина, — сказал секретарю Урицкий.

Санин видел Урицкого только по утрам, когда тот приходил в свой кабинет. Теперь у Санина своя работа. Утром его включают в оперативную группу и отправляют на задания. Возвращается, как правило, к ночи. Ему теперь выдан официальный мандат — удостоверение чекиста с его фотографической карточкой и подписью Урицкого. Получил он и личное оружие — бельгийский браунинг. Жаль, конечно, что не маузер, но браунинг тоже неплохо. Стрелять пока, правда, не приходилось, но ощущение тяжести пистолета в кармане придает Санину больше решительности. Спать вынужден в общежитии, в здании ЧК: до дома неблизко, а приказ есть приказ — всегда быть готовым к выезду на задание.

Взволнованный неожиданным вызовом, к председателю ЧК, Санин, войдя в кабинет, остановился у порога.

Урицкий сидел за письменным столом, низко наклонившись над бумагами, и писал. От папиросы, которую он держал между пальцами левой руки, к потолку тянулась тонкая струйка дыма.

Санин стоял, переминаясь с ноги на ногу, не решаясь оторвать Урицкого от работы. Урицкий поднял глааа:

— Здравствуйте, товарищ Санип, проходите, садитесь, — он кивнул на кожаное кресло, стоящее у стола, — я сейчас освобожусь.

Санин опустился в кресло.

Закончив работу, Урицкий еще раз сквозь стекла пенсне внимательно посмотрел на молодого чекиста.

— Товарищ Санин, я хочу вам поручить выполнение одного очень важного задания, — сказал он. И, достав из папки депешу, подписанную Дзержинским, прочел ее.

Санин почувствовал, как краска заливает лицо. Чго может он, рабочий парень, сделать для розыска и возвращения музейного фарфора, похищенного из петергофских дворцов? Его знания о фарфоре ограничивались китайской чашечкой, стоящей в отцовской квартире на полочке с разными собачками ислониками, чашечке которую бабушка называла «безделюшка».

Видимо, прочтя на лице Санина обуревавшие его сомнения, Урицкий продолжал ободряюще:

— Начнете свой поиск с поездки в Петергоф. Там работает специальная художественно-историческая комиссия Наркомпроса по учету дворцового имущества. Вам покажут различные образцы художественного фарфора, а может быть, и подскажут, кто такой Каплан.

Поездка заняла у Санина целый день, но практически ничего ие прояснила. От работников комиссии Санин узнал, что осенью 1917 года из Петергофа были вывезены более ста ящиков с фарфором, бронзой и живописью Однако дальнейшая судьба ящиков неизвестна. Никто ничего не мог сказать и о человеке по фамилии Каплан. Кто он? Как к нему могли попасть петергофские ценности?