Свет всему свету - [166]

— Оставим историю, господа, — потирая лоб рукою, лавировал Уилби. — Даже самая организованная масса не идет к цели одной дорогой. Сколько единиц в ней, столько и направлений.

— Это верно! — поддакнул вдруг молчаливый англичанин, облизывая сухие губы. Сутулый, жилистый, длиннорукий, он малоподвижен и несловоохотлив. У него маленькая голова с костистой физиономией, надутые губы.

— Нет, мистер Джон Роу, неправда, абсурд! — повернулся к нему Березин. — Жизнь опровергает это.

— Скорее подтверждает, — по-прежнему упорствовал Уилби, бесцеремонно перебив начавшего что-то говорить англичанина. — Возьмите пулемет, отличный современный пулемет. Поставьте обычную стрелковую мишень с черным яблочком посредине. Ну, выпустите сто, двести, тысячу пуль. Это ли не организованная и целеустремленная масса! Но подойдите к цели. Если вы даже прекрасный стрелок, очень немногие пули окажутся в яблочке. Что поделать: закон рассеивания. Так и с людьми, с массами... Как ни направляй их, очень немногие достигнут цели, попадут в яблочко. Разве не так?

Подавшись вперед, Уилби усмехался, блестя глазами.

— Да это же бред! — наклонившись к Жарову, негромко произнес Максим, как только Григорий перевел тираду американца.

— Какая тут истина, — спокойно возразил Березин, — если вся философия построена на ложных посылках. Нельзя же законы физики механически переносить на законы общественной жизни, а уж если рассуждать, используя ваш образ, зачем же брать столь мелкую цель? Возьмите большую. Тогда и закон рассеивания потеряет значение: ничто и никто не минует цели.

— Таких целей не существует.

— Есть, и много таких целей: дружба народов, их стремление к миру, весь труд на их благо, наконец, коммунизм — вот цель, мимо которой не может пройти человечество, как бы ни было велико временное расхождение путей, по которым оно движется вперед.

— Пропаганда! — отмахнулся Уилби.

— А по-моему, крепко, — вмешался в разговор и лейтенант Мартин Ривер, коренастый блондин с твердым взглядом серых глаз. — Крепко и верно. У русских все построено на разуме, и все — для всех, а у нас — на игре страстей, и все — для немногих. Нет, я поддерживаю ваши мысли, — поднимаясь, обратился он к Березину. — Знаю, их одобрили б и все рабочие механического цеха в Нью-Йорке, где я до войны работал инженером. Ваше здоровье!

Четвертый из незваных гостей — лейтенант Фрэнк Монти. Рыжий долговязый офицер из тех янки, про которых говорят, что у них прежде всего замечаешь зубы. Вначале он был шумен, а потом приутих и заскучал. Улучив момент, подошел к Жарову с Якоревым и молча потянул их к двери. Обернувшись, Максим перехватил недовольный и завистливый взгляд Уилби, которого в чем-то опередили. Фрэнк провел офицеров в свою комнату, то и дело приговаривая по-немецки, видимо, привычное восклицание: «Айн момент!» В комнате, замусоренной окурками, консервными банками и обрывками бечевы и бумаги, — гора чемоданов. Монти снял один из них и, расшаркиваясь, самодовольно открыл крышку.

— Хотите, очень дешево! — предложил он по-немецки, указывая на часы.

Изумившись, Жаров отрицательно покачал головой.

— Айн момент, — и Фрэнк открыл второй чемодан, набитый дамскими подвязками. — Шедевр! — восхищался он своим товаром. — Уилби возьмет с вас в два раза дороже.

— Разве и он торгует? — поинтересовался полковник, делая вид, что это нисколько его не удивляет.

— О да, это наш малый бизнес, — разъяснил Фрэнк, — но мы делаем и большой бизнес: скупаем ценные бумаги. Сейчас вся армия торгует, и конкуренты на каждом шагу. Так как же? — возвратился он к подвязкам. — Шедевр?

Офицеры отказались и от шедевра. Тогда Фрэнк распахнул еще один чемодан — с иголками для швейных машин.

— Лучшие в мире! И не дорого.

Офицеры переглянулись. Он рассмешил их, Фрэнк Монти.

— Знаете, Фрэнк, — сказал Жаров, — война не торговля, наших офицеров не занимает купля-продажа.

— Ну знаете, — изумился Монти, — это фикция. Война — бизнес, кому — большой, кому — малый, а все равно — бизнес, — с досадой захлопнул он крышки чемоданов.

— Мы не сговоримся: нам вот и бизнес ваш кажется обманом, грабежом, если хотите, гнусной наживой на чужой беде.

— Ну и ну, — все больше изумлялся Максим, шагая за Жаровым по коридору гостиницы и не обращая внимания на рыжего янки, который, впрочем, все равно ничего не понимал по-русски. — Вот вошли они сегодня, все высоченные, а мне сразу показалось — нам по пояс только. Поговорили — они еще короче сделались. А вот начали торговать — так совсем в карликов-уродцев превратились, едва до колен достают.

— Погоди, Максим, — подхватил Андрей, — узнаем их как следует, они совсем пигмеями станут. Вот не больше кулака, так, кажется, греки считали.

— Не все такие, — сказал Максим. — Видел я и настоящих американцев. Бравые ребята, и душа у них веселая, с азартом. Те били немцев, а эти... эти же торгаши и шантажисты.

2

Вернувшись в комнату, обескураженный Фрэнк начал рюмку за рюмкой потягивать виски. Его неудача, которую Уилби почувствовал сразу, видимо, успокоила майора.

— Однако мы освобождали Европу, — продолжал разговор Уилби, — не затем, чтоб устанавливать тут коммунизм. Нет-нет!