Свет вечерний - [9]

Согрето тело пламенем крылатым,

Руном одето мягким и косматым,

В зверином лике весел человек,—

Скользит на лыжах, правит бег олений.

Кто искру высек — сам себя рассек

На плоть и дух — два мира вожделений,

11 «Далече ухнет в поле ветр ночной…»

Далече ухнет в поле ветр ночной

И теплым вихрем, буйный, налетает:

Не с островов ли гость, где обитает

На запад солнца взятых сонм родной?

Довременной бушует он весной,

Острог зимы в его дыханьи тает,

И сторожким копытом конь пытает

На тонкой переправе лед речной.

Февральские плывут в созвездьях Рыбы,

Могильные лучом пронзают глыбы,

Волнуют притяженьем область душ.

Закон их своенравен, свычай шалый:

Вчера все стыло в злобе лютых стуж —

Синеет в пятнах дол наутро талый.

12 «То жизнь — иль сон предутренний, когда…»

То жизнь — иль сон предутренний, когда

Свежеет воздух, остужая ложе,

Озноб крылатый крадется по коже

И строит сновиденье царство льда?

Обманчива явлений череда:

Где морок, где существенность, о Боже?

И явь и греза — не одно ль и то же?

Ты — бытие; но нет к Тебе следа.

Любовь — не призрак лживый: верю, чаю!…

Но и в мечтанье сонном я люблю,

Дрожу за милых, стражду, жду, встречаю…

В ночь зимнюю пасхальный звон ловлю,

Стучусь в гроба и мертвых тороплю,

Пока себя в гробу не примечаю.

РИМСКИЕ СОНЕТЫ

1 «Вновь, арок древних верный пилигрим…»

Вновь, арок древних верный пилигрим,

В мой поздний час вечерним «Ave, Roma» [7]

Приветствую, как свод родного дома,

Тебя, скитаний пристань, вечный Рим.

Мы Трою предков пламени дарим;

Дробятся оси колесниц меж грома

И фурий мирового ипподрома:

Ты, царь путей, глядишь, как мы горим.

И ты пылал и восставал из пепла,

И памятливая голубизна

Твоих небес глубоких не ослепла.

И помнит, в ласке золотого сна,

Твой вратарь кипарис, как Троя крепла,

Когда лежала Троя сожжена.

2 «Держа коней строптивых под уздцы…»

Держа коней строптивых под уздцы,

Могучи пылом солнечной отваги

И наготою олимпийской наги,

Вперед ступили братья-близнецы.

Соратники квиритов и гонцы

С полей победы, у Ютурнской влаги,

Неузнаны, явились (помнят саги)

На стогнах Рима боги-пришлецы

И в нем остались до скончины мира.

И юношей огромных два кумира

Не сдвинулись тысячелетья с мест.

И там стоят, где стали изначала,—

Шести холмам, синеющим окрест,

Светить звездой с вершины Квиринала.

3 «Пел Пиндар, лебедь: „Нет под солнцем блага…“»

Пел Пиндар, лебедь: «Нет под солнцем блага

Воды милей». Бежит по жилам Рима,

Склоненьем акведуков с гор гонима,

Издревле родников счастливых влага.

То плещет звонко в кладезь саркофага;

То бьет в лазурь столбом и вдаль, дробима,

Прохладу зыблет; то, неукротима,

Потоки рушит с мраморного прага.

Ее журчаньем узкий переулок

Волшебно оживлен, и хороводы

Окрест ее ведут морские боги:

Резец собрал их, Сонные чертоги

Пустынно внемлют, как играют воды

И сладостно во мгле их голос гулок.

4 «Окаменев под чарами журчанья…»

Окаменев под чарами журчанья

Бегущих струй за полные края,

Лежит, полузатоплена, ладья;

К ней девушек с цветами шлет Кампанья.

И лестница, переступая зданья,

Широкий путь узорами двоя,

Несет в лазурь двух башен острия

И обелиск над Площадью ди Спанья.

Люблю домов оранжевый загар,

И людные меж старых стен теснины,

И шорох пальм на ней в полдневный жар;

А ночью темной вздохи каватины

И под аккорды бархатных гитар

Бродячей стрекотанье мандолины.

5 «Двустворку на хвостах клубок дельфиний…»

Двустворку на хвостах клубок дельфиний

Разверстой вынес; в ней растет Тритон,

Трубит в улиту; но не в зычный тон —

Струя лучом пронзает воздух синий.

Средь зноя плит, зовущих облак пиний,

Как зелен мха на демоне хитон!

С природой схож резца старинный сон

Стихийною причудливостью линий.

Бернини,— снова наш,— твоей игрой

Я веселюсь, от Четырех фонтанов

Бредя на Пинчьо памятной горой,

Где в келью Гоголя входил Иванов,

Где Пиранези огненной иглой

Пел Рима грусть и зодчество титанов.

6 «Через плечо слагая черепах…»

Через плечо слагая черепах,

Горбатых пленниц, на мель плоской вазы,

Где брызжутся на воле водолазы,

Забыв, неповоротливые, страх,—

Танцуют отроки на головах

Курносых чудищ. Дивны их проказы:

Под их пятой уроды пучеглазы

Из круглой пасти прыщут водный прах.

Их четверо резвятся на дельфинах.

На бронзовых то голенях, то спинах

Лоснится дня зелено-зыбкий смех.

И в этой неге лени и приволий

Твоих ловлю я праздничных утех,

Твоих, Лоренцо, эхо меланхолий.

7 «Спит водоем осенний, окроплен…»

Спит водоем осенний, окроплен

Багрянцем нищим царственных отрепий.

Средь мхов и скал муж со змеей, Асклепий

Под аркою глядит на красный клен.

И синий свод, как бронзой, окаймлен

Убранством сумрачных великолепий

Листвы, на коей не коснели цепи

Мертвящих стуж, ни снежных блеск пелен.

Взирают так, с улыбкою печальной,

Блаженные на нас, как на платан

Увядший солнце. Плещет звон хрустальный:

Струя к лучу стремит зыбучий стан.

И в глади опрокинуты зеркальной

Асклепий, клен, и небо, и фонтан.

8 «Весть мощных вод и в веяньи прохлады…»

Весть мощных вод и в веяньи прохлады

Послышится, и в их растущем реве.

Иди на гул; раздвинутся громады,

Сверкнет царица водометов, Треви.

Сребром с палат посыплются каскады;