Свет вечерний - [5]

И в миг заветный вон

Из терема уводит;

Кто знал, как чаровник

Гробницы размыкает

И в призрачный двойник

Бесплотных облекает —

И снова замыкает

За пленными тайник,—

Поймет мой смутный страх,

С надеждою делимый, —

Когда в твоих чертах

Мелькнет, неуловимый,

Тот свет, что я зову,

Тот образ, что ловлю я,—

Мой страх, что наяву,

Как та, кого люблю я,

Истаешь ты, — что сплю я,

Пока тобой живу.

2 РАЗМОЛВКА

Дева издали ко мне

Приближалась в тишине.

Пушкин, «С португальского»

Вежды томные печали

Мимолетной отвечали.

Вежды тихо подыми,

В душу ангела прими.

Вежды молча долу клонишь,—

Мнится, вдовьим покрывалом

Осенив чело, хоронишь

Пепел мой в сосуде малом.

Вежды к небу возведешь,

Небо наземь низведешь:

Свет лазоревый струится

И в росе ресниц дробится.

3 MADONNA DELLA NEVE [3]

Чистый день Мадонны Снежной,

Кроткий символ Тайны Нежной…

Что загадочней, грустней,

Словно милых след ступней,

Что тоске любви заветней,

Что нежней — порою летней

За ночь выпавшего снега?—

Ты сама, вся грусть и нега,

Вся явленье Тайны Нежной,

Ты, дитя Мадонны Снежной!

4 ДИТЯ ВЕРШИН

Дитя вершин! Ты, мнится, с гор

        В наш дол нисходишь

И с выси преклоненный взор

        Окрест обводишь.

Размером поднебесных глав

        Земное меришь.

Ты знаешь блеск родимых слав

        И небу веришь.

Разделена в себе самой

        Святым расколом,

Ты тянешься в снега, домой,

        Дружася с долом,

5 РУЧЕЙ

Ручей бежит, ручей поет:

     «Я в Матери проснулся,

Из гроба в гроб сходил — и вот,

     К Отцу переплеснулся».

Поет, как Отчий небосвод

Над колыбелью резвых вод

     Дитяти улыбнулся.

Просторен, волен милый свет,

     И зелен луг шелковый;

И на поляне каждый цвет —

    Что брат ему крестовый.

Лишь Матери родимой нет,

Над колыбелью Отчий свет

     Сияет в тверди, вдовый.

НА OKE ПЕРЕД ВОЙНОЙ (а. MCMXIV) [4]

1 «Когда колышет хвою…»

Когда колышет хвою

И звезды ветерок

И в далях за рекою

Маячит огонек,

Не верь земли покою:

Сил ропотных поток

Бежит, гудит у корней

И в лиственной глуши,

Рокочет непокорней

У ног твоей души,

И прах сметает горний,

И клонит камыши.

Он корни сосен лижет,

Торопит сердца стук,

Стремит и вызов движет

И прячет в гнев испуг.

А Полночь рясна нижет,

Роняя свой жемчуг.

Гляди — звезда скатилась

Слепительно к реке…

О чем душа смутилась

В тревоге и тоске?

Чья нить прозолотилась

На ткацком челноке?

12 июля

2 «Злак высох. Молкнул гром желанный…»

Злак высох. Молкнул гром желанный.

Клубился прах береговой —

И круто падал. За рекой

Звучал порой — бой барабанный.

Как ястреб в небе, реял Рок.

Грозою задыхались дубы,

В глухие запахнувшись шубы.

И ждали мы: настал ли срок?

А за рекой трубили трубы.

16 июля

3 «Темнело. Мимо шли. Привалом…»

Темнело. Мимо шли. Привалом

Остановились над Окой,

Под нашим парком, древним валом,

Что Дмитрий городил Донской.

Сложили ружья; песни пели.

Мерцали плёсы. Мрела мгла;

И люди в ней землисто мрели,

И скрежетали удила.

Сверкнули вдоль дубов окрайных

Костры. Стал гомон, смех дружней,

И в их зрачках необычайных

Жар лихорадочный темней.

Война ль? Не ведали. Гадали

И лихо вызывали бой…

А по реке, из светлой дали,

Плыл звон — торжественной Судьбой,—

Неслышный им… И, покрывала

Вечерних светов шевеля,

Могилою благословляла

Сынов излюбленных Земля.

18 июля

4 «Я видел сон в то лето пред войной…»

Stat ferrea turris ad auras. 

Vergil., Аеn., VI, 554[5]

Я видел сон в то лето пред войной.

Вращалась самодвижная громада

Твердыни круглой — башни, сплошь стальной,—

Изделие горнил литейских ада.

В литой броне, глухих бойниц щиты

Приподымались, словно веки гада.

И, дымный клуб из черной пустоты

Изрыгнув, гладью выпуклой металла

Смыкались огневержущие рты.

Расчисленную смерть окрест метала

Бездушная рабыня, плоть и гроб

Души, какой душа живая стала.

Волчком крутил полк адский башню злоб,

Когда, по знаку небольшого беса,

Взрыв вспыхнул в погребах ее утроб —

И всё застлала мрачная завеса.

Июль 1937

Рим

ПЕТРОВСКОЕ НА ОКЕ

Юргису и Марии Ивановне Балтрушайтис

1

Забуду ль в роковые дни

Взрастившего злой колос лета

Семьи соседственной поэта

Гостеприимные огни?

Мы вместе зажигали свечи

И выносили образа,

Когда вселенская гроза

Семью громами издалече

Заговорила… И во мне

Навек жива взаимность эта,

Как соучастие обета

Спасенных на одном челне.

2

Колонны белые за лугом… На крыльце

Поэтова жена, в ванэйковском чепце,—

Тень Брюгге тихого… Балкон во мгле вечерней,

Хозяйки темный взгляд, горящий суеверней,

Мужского голоса органные стихи…

И запах ласковый сварившейся ухи

С налимом сладостным, подарком рыболова

Собрату рыбарей и сеятелей слова…

Вы снова снитесь мне, приветливые сны!

Я вижу, при звездах, кораллы бузины

В гирляндах зелени на вечере соседской,

Как ночь, торжественной, — как игры Музы детской…

И в облаке дубов, палатой вековой

Покрывшем донизу наклон береговой,

В мерцаньи струй речных и нежности закатной,

Все тот же силуэт, художникам приятный,

Прямой, с монашеской заботой на лице,

Со взглядом внемлющим, в ванэйковском чепце.

СВЕРСТНИКУ

Евгению Аничкову

Старина, еще мы дюжи мыкать

По свету скитальцев русских долю,

В рубище всечеловеков кликать

Духов День, Финиста-птицу, Волю.