Свет в окне - [26]

Стихи были написаны о девушке «в грохочущих ночах», причем девушке всюду сопутствовал какой-то платок. О самой девушке говорилось мало, зато часто, как припев в песне, упоминался

Тот драдедамовый платок,

Сползающий с плеча,

Когда, как трепетный росток

Средь груды кирпича…

Непонятное слово повторялось снова и снова, и казалось, что за окном по мостовой волокут что-то железное.

Аркадий читал еще какую-то поэму, но Карлушка не мог сосредоточиться, твердо решив донести темное драдедамовое слово до библиотеки и проверить по энциклопедии.

Потом выступала девушка, сидевшая впереди него, и прочитала рассказ о другой девушке, которая часто приходила на берег моря и смотрела вдаль – ждала, когда из дальнего плавания вернется корабль с ее возлюбленным. На том же берегу часто появлялся молодой парень – он никого не ждал, потому что его невеста-рыбачка погибла в море во время бури. Молодые люди начинают здороваться друг с другом – сначала кивком, потом улыбкой; перебрасываются ничего не значащими фразами, и Карл уже давно сообразил, что девушкин жених явно припозднился с возвращением. В отличие от него герои долго не понимают, как много между ними общего, а светленькая девушка, поминутно заводя прядки волос за уши, словно надевая несуществующие очки, продолжает рассказывать, как их беседы становятся все длиннее и интересней, и в один из вечеров девушка вдруг тихо говорит:

– Какой вы противный!

Это звучит так неожиданно, что Карл вздрагивает и открывает глаза, а Таисия Николаевна повторяет шепотом:

– Какой противный, проснитесь сейчас же!

Стыд прошибает его до горячей испарины. К счастью, Таисия Николаевна ничего больше не успела сказать, а заторопилась к столу.

Рассказ назывался «Вдохновение». В нем описывался больной ребенок – непонятно было, мальчик это или девочка, – и как мать не может отойти от его кроватки, чтобы дописать начатый рассказ (сразу вспомнилась детская железная кровать у нее в квартире). В недописанном рассказе «слышалось биение жизни», но закончить его никак не получается: ребенок мечется в жару (Карлушка был уверен, что такое случается только в классической литературе), а письменный стол, который совсем рядом, недосягаем…

Таисия Николаевна вернулась на место. Брусков-Барсуков сосредоточенно крутил часы на руке. У стола возник сутулый парень с широкоскулым татарским лицом. Потом его сменила полная блондинка в очках – она сильно волновалась, отыскивая собственную рукопись, которую, к оживлению и шуткам собравшихся, держала в руке. Читали рассказы, отрывки из романов, очерки. Все, что было прочитано в этот вечер, охватывало, казалось, все сферы жизни, городской и сельской, описывало «щедрую палитру человеческих чувств», как это сформулировал Барсуков, однако Карла не покидало впечатление, что он уже читал такое где-то, и уже тогда не хотелось дочитывать. Сонливость с него давно слетела – главным образом от недоумения, как такие разные люди могли сочинить столько похожего.

Не всегда безопасно, оказывается, подавать женщинам пальто: после этого нужно провожать их до дому, тем более что Таисия Николаевна скорее сообщила, чем спросила:

– Вы ведь нас проводите?

Он помог Ксении обрядиться в громоздкое, тяжелое сооружение, вызвавшее в памяти слово «салоп», хотя никакого салопа Карл отродясь не видел. Машинисткино пальтецо, по сравнению с «салопом», было невесомым.

– Что ж ты, детка, так легко одеваешься, – забеспокоилась Ксения, – давно пора зимнее пальто носить.

– На зимнее я еще не заработала, – весело ответила та, но что-то было жалкое в этой бесшабашности, как в стульях с растянутыми парусиновыми сиденьями и в голом окне той комнатушки.

Пошли зачем-то пешком («тут рукой подать»), и по дороге обсуждали читку, стараясь вовлечь Карла, который отделывался неопределенно-одобрительным мычанием. И Таисия Николаевна, и Ксения с особенным жаром превозносили стихи, особенно про платок. Ксения восхищенно повторяла:

– Смело, исключительно смело.

– Сначала Ксению проводим, это по пути, – щебетала Таисия Николаевна.

– И на чай зайдете, ты же замерзла совсем, – подхватила та, – да и Карл… простите, не знаю отчества?

– Просто Карл, – торопливо сказал Карлушка, – только я чай пить не буду, мне…

– У тети Ксени не только чай найдется!

Машинистка смеялась очень задорно, но в этом смехе тоже была жалкость – или так казалось оттого, что она откровенно мерзла в легком пальтеце (тоже, по странному совпадению, цвета какао).

Ксения жила в деревянном доме с забором. Нужно было пройти в калитку, потом подняться на несколько ступенек («осторожно: вот эта проседает»), потом были еще двери…

– Я пойду все-таки, – решился Карл, но обе замахали руками и заговорили одновременно. Выяснилось, что обе замерзли «до чертиков» и, стало быть, согреться просто необходимо. «И вы же обещали меня проводить; правда, тетя Ксеня?» – кокетливо приговаривала Таисия Николаевна.

Ксения между тем успела освободиться от «салопа» и скрылась за дверью, а когда дверь снова открылась, Карлушка чуть не отшатнулся: вышла древняя старушечка, согнутая буквой «Г», словно кто-то начал складывать ее пополам, но остановился на полпути. Старушечка прошаркала к столу, поелозила тряпкой по клеенке, а потом повернулась к Таисии Николаевне: