Свет в окне - [28]

Действительно странно, подумал он. Копирки не нашлось, что ли?

– А Барсуков этот не мог вступиться?

– Кто, Сбурков? Да вы наивный человек – чтобы секретариат нашего союза писателей стал препираться с Москвой? К тому же эта чудачка никому не говорила о романе. Я знала, конечно, как человек пишущий, но она с меня слово взяла, чтобы никому ни-ни. Как-то, помню, Ксения на читке выступила с одной главой, так все в столбняк впали, и Сбурков ваш первый. Потому и не высказался.

– Не понимаю, – Карлушка совсем запутался, – почему же не высказался?

– Зависть, – коротко ответила Таисия Николаевна. – Самое сильное чувство у творческого человека. Сегодня Сбурков тоже, обратите внимание, ни слова не сказал о моем рассказе.

Это прозвучало так горько и снисходительно, словно ничего иного Таисия Николаевна не ждала.

– Вы все это испытаете на себе, когда дело дойдет до вашего сценария, это я вам говорю как человек пишущий; вот посмотрите.

Посмотреть не хотелось. Он наотрез отказался от очередной предложенной «чашки чаю» и, торопливо попрощавшись, быстро пошел к троллейбусной остановке.

Скорей бы уже Новый год.

9

В классе только и слышно: Новый год, Новый год! А что – Новый год? Дома повесят на стенку новенький календарь с Дедом Морозом в красном тулупе и с таким же носом, тут же этого Деда Мороза оборвут, а под ним целая пачка обыкновенной газетной бумаги, по одному листочку на каждый день. На обороте – крохотные выкройки: «Шьем сами». Или «День рождения Паганини». Вместо Паганини может быть Коперник. А то еще «Рассказы о природе» – о повадках кашалотов, например. Или «Советы огороднику». Ольке вспомнилась дача, пинг-понговый стол и невесомый мячик, летящий прямо на чью-то грядку.

Новый год через неделю, и хорошо, если мать с Сержантом отвалят в гости, как будто, если они его не встретят, то Новый год потопчется-потопчется на крылечке и не наступит. Нет уж, пусть лучше встречать идут, она найдет чем заняться. Новый год через неделю, что означает елки, потому что одной не обойдется. Дома у них елки не будет – и никогда не бывает, – зато уже сейчас на этажерке лежат пригласительные билеты: в министерство, где работает мать, в Дом офицеров (Сержант принес), а в Ленечкин садик безо всякого пригласительного надо тащиться послезавтра. «Ну можно, я хоть в детский сад не пойду?» – взмолилась она, да где там! «Как для тебя, так все, а как взамен, так не дождешься», – это мать. «Лишь бы в угол с книжкой заткнуться, больше ни о чем не думает», – партия валторны, то есть Сержанта, – точь-в-точь, как у них в оркестре. Ольке приходилось бывать там два раза, когда ключи забывала. Куда интересней поболтаться после школы, но надо было Ленечку забирать из садика, а с ним не очень поболтаешься.

…Ждала в коридоре, когда кончится репетиция. Сквозь дверную щель видны были сияющие желтые трубы самых затейливых форм. Музыканты держали их двумя руками, как матери держат младенцев. Все оркестранты из-за военной формы выглядели похожими. Перед каждым стоял пюпитр с нотами, но Ольке казалось, что каждый подсматривает в ноты к соседу, совсем как у них в классе на контрольной. Лица у музыкантов были сосредоточенные, строгие и очень серьезные. Еще был виден кусок спины и движущийся локоть дирижера. Вдруг, посредине мелодии, локоть замирал, рука опускалась, и музыка обрывалась. Оркестранты переворачивали трубы и снимали мундштуки; потом локоть поднимался и снова начинал ходить ходуном под музыку.

У Сержанта тоже становилось строгое лицо, когда он дома вынимал ноты, доставал валторну из чехла и начинал играть. Она часто наблюдала в прошлом году, когда ходила в школу во вторую смену. В такое время Олька тихонько делала уроки за столом или читала, и даже страницы надо было переворачивать беззвучно. Как-то, сделав паузу, Сержант снял мундштук, перевернул валторну, как они все делают (чтобы слюни стекали, догадалась Олька) и пошел на кухню. Задники тапок хлопали, как мухобойка, которой дачная соседка лупила по стенам. Сержант вернулся в комнату с кружкой воды. Прихлебывая из кружки, остановился около пюпитра:

– Ты раньше на чем-то играла?

– Нет.

– Хочешь научиться?

«Конечно! – чуть не закричала она, чуть не захлебнулась восторгом. – Еще бы!..»

Однако не закричала и не захлебнулась, а неопределенно пожала плечами. Посмотрела на валторну, потом на отчима.

– Не-е-ет, – сказал Сержант, – а вот на фортепьяно можно было бы, в клубе хороший инструмент есть… Я сделаю из тебя музыканта, – он шумно глотнул воды, – если у тебя слух есть, конечно.

Она опять пожала плечами. Откуда, мол, мне знать, есть у меня слух или нет?

– Унеси, – он протянул ей кружку и снова взял валторну. – Теперь слушай внимательно. Я сыграю несколько тактов; потом споешь.

Заиграл, и это зазвучало так нежно, так красиво, что Олька заслушалась, но музыка сразу оборвалась.

– Спой, – приказал он.

Олька замотала головой – она была уверена, что голосом такое выразить невозможно.

– Слушай, как я пою. – Сержант легко пропел ту же мелодию неожиданно высоким голосом – и оборвал в том самом месте, где остановилась валторна.

– Теперь ты.