Свет в океане - [24]

В ее коробке для шитья царил рабочий порядок, совсем не похожий на ту безупречность, в которой содержались швейные принадлежности матери. Детали рубашки для крещения были сколоты булавками, но еще не сшиты вместе.

На туалетном столике стояла шкатулка, сделанная Томом, где рядом с маленьким жемчужным ожерельем, подаренным им на свадьбу, лежали несколько черепаховых гребней и расческа для волос.

Изабель медленно обошла гостиную: в глаза бросился тонкий слой уже успевшей осесть пыли, потрескавшаяся штукатурка в оконной раме, потертые края темно-синего коврика. Возле камина надо было подмести, а занавески на окнах выцвели и деформировались из-за вечных капризов погоды. Сама мысль о том, что надо убраться, окончательно лишала ее остатков сил. Всего несколько недель назад ее переполняло ожидание и она была полна энергии. А теперь вдруг комната стала походить на могилу и жизнь потеряла всякий смысл.

Она открыла альбом с фотографиями, который мать подарила ей перед отъездом, и стала разглядывать свои детские снимки с логотипом фотоателье «Гутчер» на обратной стороне. Вот снимок родителей в день свадьбы, а вот фотография дома. Изабель провела пальцем по краям кружевной салфетки, которую бабушка сама расшила себе в приданое. Она подошла к пианино и открыла крышку.

Ореховое дерево в нескольких местах треснуло. Над клавиатурой золотым тиснением были выбиты слова: «Ивзстафф, Лондон». Она часто представляла себе путь, который проделал этот музыкальный инструмент, пока добирался до Австралии, и как могла бы сложиться его судьба, окажись он в английском доме или школе, где клавиши бы стерлись под маленькими неумелыми пальцами детишек, или даже на сцене. А вышло так, что пианино, вопреки всякому здравому смыслу, оказалось на далеком острове и его звучание украли одиночество и погода.

Она нажала клавишу «до», но так медленно, что не раздалось никакого звука. Теплая поверхность из слоновой кости напомнила ей подушечки пальцев бабушки, и на нее нахлынули воспоминания об изнурительных уроках музыки после обеда. Гамма ля-бемоль мажор в одну октаву, затем в две, потом в три. Звук удара крикетного мяча по дереву: это Хью и Элфи играли на улице, а она, «маленькая леди», «приобретала знания» и выслушивала неустанные напоминания бабушки о том, как важно не опускать запястья. «Но это же глупо — играть гаммы!» — возмущалась Изабель. «Но зато очень полезно, малышка», — успокаивала ее бабушка. «А можно мне поиграть в крикет, бабуль? Совсем чуть-чуть, а потом я сразу вернусь». «Крикет — это игра не для девушек. Ну же, хватит капризничать. А теперь — этюд Шопена», — не сдавалась бабушка, открывая ноты со следами маленьких перепачканных шоколадом пальчиков и исчерканные карандашными заметками.

Изабель нежно провела пальцем по клавише. Ей вдруг ужасно захотелось снова оказаться в прошлом, но не в том, где уроки музыки, а в том, где она могла выскочить во двор и, подобрав юбку, занять пост игрока, охраняющего ворота, во время игры братьев в крикет. Она принялась нажимать на другие клавиши, будто они могли воплотить ее мечту в жизнь. Но в ответ раздалось лишь приглушенное постукивание их о дерево там, где стерся фетр.

— Бесполезно! От него никакого толку! Как и от меня! — сказала она Тому, который вошел в гостиную, и заплакала.

Через два дня они стояли возле утеса.

Том вбил в землю небольшой крест, который сделал из прибитой к берегу доски, и убедился, что тот держится прочно. По просьбе жены он вырезал на нем надпись: «31 мая 1922 года. Вечная память».

Том взял лопату и вырыл яму для куста розмарина, который принес из их палисадника. На него вдруг накатился такой сильный приступ тошноты, что даже вспотели ладони.

Изабель стояла на утесе и сверху наблюдала, как пришвартовывался «Уинворд спирит». Вскоре Ральф и Блюи сойдут на берег, и встречать их ей не хотелось. Когда перебросили трап, с ними сошел и еще какой-то человек, хотя с маяком все было в порядке и никакого ремонта не требовалось.

Том поднялся к ней по тропинке, а приехавшие задержались на пристани. После морской качки незнакомец с черным чемоданчиком явно чувствовал себя не в своей тарелке.

Изабель со злостью обрушилась на Тома:

— Как ты посмел?!

— Как я посмел? — опешил Том.

— Я же говорила, что мне никого не нужно, а ты все равно сделал по-своему! Можешь отослать его обратно! Ему здесь нечего делать!

Когда Изабель сердилась, она всегда походила на обиженного ребенка. Том невольно улыбнулся, но это разозлило Изабель еще больше. Она решительно уперлась руками в бока и с вызовом посмотрела на него:

— Я предупреждала тебя, что никакого доктора не нужно, а ты его вызвал за моей спиной! Я не собираюсь выслушивать от него то, что мне и так известно! Как только не стыдно! Что ж, разбирайся с ними как хочешь!

— Иззи, — примирительно произнес Том, — пожалуйста, успокойся! Не надо устраивать сцен. Он вовсе не… — Но она уже решительно удалялась и не слышала конца фразы.

— Ну? — поинтересовался Ральф, здороваясь с Томом. — Как она отреагировала? Наверняка рада-радешенька!

— Не совсем. — Том сунул в карманы сжатые в кулаки руки.