Свет в океане - [108]

Знай, что я ни на мгновение не переставала любить тебя всем сердцем!

Аккуратно вышитые носовые платочки, вязаные пинетки, атласный чепчик — все это аккуратно сложено и убрано на самый низ сундучка под детские вещи самой Изабель. Том понятия не имел, что она их сохранила. Обломки времени. Осколки жизни.

Люси развернула свиток, перевязанный шелковой ленточкой. Карта Януса, разрисованная Изабель бог знает как давно. Отмель Кораблекрушений, Вероломная Скала. Чернила не выцвели, и казалось, что надписи сделаны совсем недавно. При воспоминании о том дне, когда она вручила ему эту карту, и охватившем его ужасе, что испорчена государственная собственность, у Тома защемило сердце. И его наполнила любовь к Изабель и горечь ее потери.

Люси-Грейс разглядывала карту, и по ее щеке скатилась слеза. Том протянул ей аккуратно сложенный носовой платок. Она промокнула глаза и, помолчав, произнесла:

— У меня не было возможности сказать спасибо. И вам… и маме. За то, что спасли меня и что так обо мне заботились. Я была слишком маленькой, а потом… уже было поздно.

— Нас не за что благодарить.

— Я жива только благодаря вам двоим.

Ребенок захныкал, и Люси взяла его на руки.

— Тихо, маленький, тихо! Не надо плакать! Все хорошо, зайчонок! — Она покачала его на руках, и ребенок затих. Люси повернулась к Тому: — Хотите его подержать?

Он смутился:

— Наверное, не стоит, я уже и забыл, как это делается.

— Ну же! — не сдавалась она и бережно вложила ему в руки маленький сверток.

— Ну-ка, давай поглядим на тебя, — сказал Том улыбаясь. — Совсем как твоя мама, когда была маленькой, правда? Такой же носик, такие же голубые глазки. — Ребенок серьезно смотрел на Тома, и на того вдруг нахлынули давно забытые чувства. — Как бы порадовалась Иззи, глядя на тебя! — Младенец надул пузырек слюны, и тот заиграл цветами радуги. — Иззи бы сразу в тебя влюбилась! — повторил он, стараясь взять себя в руки.

Люси-Грейс взглянула на часы:

— Мне, наверное, пора. Я остановилась на ночь в Равенсторпе. Не хотелось бы ехать в сумерки — на дорогу наверняка будут выскакивать кенгуру.

— Конечно. — Том кивнул на сундучок: — Помочь отнести его в машину? Если, конечно, вы захотите его забрать. Я пойму, если оставите.

— Я не хочу его брать, — сказала она и, увидев, как по его лицу пробежала тень, улыбнулась, — потому что тогда у нас будет предлог обязательно за ним вернуться. Надеюсь, что скоро.

Когда от солнца, опускавшегося в воду, осталась видна лишь узкая полоска, Том сел в шезлонг на веранде. На кресле Изабель лежали подушки, которые она сделала сама и украсила вышивкой со звездами и месяцем. Ветер утих, и облака на горизонте окрасились в яркий оранжевый цвет. В сумеречном воздухе вспыхивал луч маяка Хоуптауна. Теперь он включался автоматически — с тех пор как закрыли порт, смотрители на нем стали не нужны. Том вспоминал маяк на Янусе, о котором так долго заботился. Он по-прежнему светил где-то на самом краю земли, давая людям луч надежды посреди мглы.

Его руки хранили память о легком тельце младенца, которого дала подержать ему Люси, вызывая воспоминания о ней самой, когда она была такой же крошечной, и о сыне, которого ему довелось держать так недолго. Если бы он выжил, судьбы стольких людей сложились бы иначе! Том долго об этом размышлял и со вздохом прогонял эти мысли. Ничего изменить нельзя. Он прожил жизнь так, как прожил. Он любил ту женщину, которую любил. И никто и никогда в этом мире не проживет точно так же, как он. И это правильно. Ему так не хватает Изабель — ее улыбки, ее прикосновений. Слезы, которым он не давал воли в присутствии Люси, теперь текут по его щекам.

Он оглядывался назад, где полная луна поднималась по небу, будто заступив на смену умершему солнцу. Любой конец — это всего лишь начало чего-то другого. Маленький Кристофер будет жить в таком мире, представить который просто невозможно. Кто знает, может, в этом мире не будет войн? Люси-Грейс тоже будет жить в мире будущего, о котором можно только строить догадки. Если ее любовь к сыну будет хотя бы вполовину той, что испытывала к ней Изабель, с мальчиком все будет в порядке.

Его собственный жизненный путь еще не завершен. И он знал, что ни один прожитый день и ни одна встреча с новыми людьми не проходят для человека бесследно. Шрамы — это всего лишь другие формы памяти. Изабель, где бы она сейчас ни была, всегда будет такой же неотъемлемой частью его жизни, как маяк, океан или война. Все люди смертны и со временем обязательно уйдут в небытие, и только надгробия поросших травой и заброшенных могил будут единственным свидетельством того, что и они когда-то проделали свой неповторимый жизненный путь.

Том смотрел, как океан погружался в ночь, и знал, что завтра обязательно наступит новый день.

От автора

Появиться этому роману на свет помогли очень многие. Чтобы перечислить всех поименно, потребовалась бы отдельная книга. Хотя я и старалась выразить им свою благодарность при личных встречах, хочу еще раз подчеркнуть свою искреннюю признательность за их неоценимый вклад. Все они — каждый по-своему — сумели внести что-то свое: особенное и уникальное.