Свет тьмы. Свидетель - [169]

В свете этих подвигов героическая личность Тлахача достигает легендарного величия.

А Тлахач в это время лежит в своей комнатушке в доме экспедитора Корца, что по дороге к вокзалу, и думает бог знает о чем. От потери крови он ослабел, возможно, у него поднялась температура, в голове шумит, он то и дело впадает в полудремоту и вновь и вновь видит перед собой сегодняшнюю ночь. Он все блуждает по бытеньским улицам и слышит за спиной шаги, но напрасно оборачивается, чтоб увидеть, кто это крадется следом; все ловит вора, но каждый раз, когда уже держит его, вдруг обнаруживает, что это тот самый мерзкий хорек Квис из дома на Костельной улице. Тлахач думает о нем больше, чем о человеке, который пырнул его ножом. Карличек Никл остается в памяти полицейского лишь как плевел, который хотел притвориться полновесным зерном, и Тлахач очень удивился бы, если б кто-нибудь сказал, что исчезновение эдакого человеческого ничтожества, которого и настоящим-то вором не назовешь и который в Бытни впервые попробовал работать на собственный страх и риск, может иметь какие-нибудь последствия и отразиться на судьбе других людей. И тем не менее Карличек Никл уже находится в предварительном заключении в Худейёвицах, куда его отвезли жандармы, и его отсутствие будоражит Бытень куда больше, нежели его драматический арест.

Единственный, кто, видимо, не знает о ночном происшествии, это помещик Дастых. Он не проснулся во время ночного переполоха, хотя все происходило совсем рядом с его домом. С той поры как он стал настойчиво добиваться своего, он все более отходит от семьи, в которой, впрочем, всегда чувствовал себя чужаком. А сейчас даже и спит уже в помещении, которое называется кабинетом и окна которого выходят во двор. К завтраку он вышел в праздничном платье, что у всех сидящих за столом отбило охоту сообщать ему новость, важность которой тут же затмили свои собственные заботы. Праздничный наряд в этот будний день означает, что помещик собирается в Худейёвице, а эти поездки пробуждают в членах семьи недобрые предчувствия и подозрения. Нетрудно догадаться, зачем он туда таскается после неудавшейся попытки достать деньги под залог в местной кассе, но даже Элеоноре, которая ездила туда, не удалось выяснить, какому процентщику отдает свое родовое имение Пепек за понюшку табака.

Первое сообщение о ночном происшествии дошло до Пепека, когда он выходил из дому. У ворот, с парой коней и плугом на телеге, стоял старый Балхан, собираясь открыть ворота и ехать в поле. Увидав проходящего мимо Дастыха, он, весело попыхивая трубкой и выпуская дым уголком рта, начал:

— Хозяин, хозяин, говолят нынче ночью хотели Галазима обокласть!

Помещик остановился, и в его глазах блеснул интерес, щеки дрогнули, словно в улыбке, потому что он не выносил Гаразима. А особенно возненавидел с тех пор, когда тщетно пытался взять у него денег в долг. Однако в эту минуту Дастыху не суждено было ничего узнать. Как обычно, прежде чем уйти из дому, он завел и пустил в кабинете часы, и кукушка как раз в этот момент подняла крик. При первом «ку-ку» старик пригнулся к земле, заткнув руками уши, помещик удовлетворенно хохотнул и вышел со двора через боковую калитку.

Возвратился он в Бытень вскоре после полудня, в настроении веселом и воинственном, подогретом несколькими рюмками коньяку, которые он выпил в худейёвицком привокзальном ресторане, и с бумажником, вследствие удачно завершенной сделки набитым тысячекроновыми купюрами. Двенадцать из ста. Но проценты не имеют никакого значения для человека, который абсолютно уверен, что хоть завтра сможет расплатиться.

Сдвинув шляпу на затылок, он широко шагает по площади, и если в этот час на улице кто-нибудь есть, они улыбаются ему вслед и понимающе перемигиваются. Пепек направляется домой, но посреди площади вдруг меняет направление и сворачивает в сквер к мохновскому фонтану. Однако не обнаруживает здесь того, кого ожидал увидеть, и это приводит его в замешательство. Такой, казалось бы, пустяк, но и этого довольно, чтобы мысли его, выбитые из седла, стали кидаться из стороны в сторону, волоча его за собой, словно напуганный конь. Дастых стоит и раскачивается, видимо, позабыв все, что собирался делать, как сюда попал и где находится. Трехструйная песнь фонтана тянется к нему, хватает своими щупальцами. Он слышит грохот, который, все усиливаясь, переходит в гул, несется в нем навстречу друг другу с двух сторон, с каждым ударом сердца все стремительней и неудержимей. О боже, неужели тот миг настал? Он разводит руки в стороны и раскрывает рот, чтобы закричать. Но, видимо, этот резкий жест и глубокий вдох приводят его в чувство, взгляду удается пробиться сквозь завихрения красных и желтых кругов в реальный и знакомый мир. Помещик делает выдох, и обильно брызнувшая слюна увлажняет его высохшие губы. Он сплевывает в водоем фонтана и, слегка пошатываясь, выходит на пустую площадь.

Гипсовая конская голова в центре арки над воротами, оповещающая весь свет, что Дастыхи искони были любителями лошадей, выкатывает на него бельма глаз, смытых дождями. Помещик сконфужен, он собирается обнажить голову, но, дотронувшись до шляпы, снова приходит в себя, вздрагивает и поспешно входит во двор.