Свет праведных. Том 1. Декабристы - [23]

– Это он! Это он! Боже, какой счастливый день! Рядом с королем его племянница, напротив – принц Конде и герцог Бурбонский!

– Да, да! – повторял за ней юноша. Кончиками губ коснулся ее щеки.

– Смотрите, смотрите скорее. Те два прекрасных всадника, что гарцуют рядом! Узнаете?

– Нет. – Последовал поцелуй в шейку.

– Это граф д’Артуа и его сын, герцог Беррийский, – прошептала женщина замирающим голосом.

– Что ж, они прекрасно держатся, – откликнулся собеседник, пытаясь поцеловать ее в губы.

Ответом ему был неистовый вопль:

– Да здравствует король!

Словно громом пораженный, отпрянул он от баронессы, неистовствующей и кричавшей от счастья:

– Да здравствует король! Да здравствуют принцы!..

Королевская карета следовала под окном, за ней – маршалы, спешно ставшие на сторону Империи, почти все – с лентой ордена Почетного легиона. Гвардейцы взяли на караул, откуда-то издалека звучала военная музыка, звонили колокола, взлетали в воздух шляпы, цветы. Обезумев, де Шарлаз бросила в окно украшенный лилиями носовой платок. Он упал на сиреневый капот толстой дамы, которая ничего не заметила. В суматохе Николай осмелился тихо произнести:

– Любимая!

И, вдохновленный примером, ослепленный страстью, тоже закричал:

– Да здравствует король! Да здравствуют принцы!

Благодарная Дельфина ответила ему поцелуем под шумную овацию толпы.

* * *

Часов около пяти вечера, когда Озарёв возвращался в дом господина де Ламбрефу, ему хотелось плясать от счастья: ах, эти француженки! Как Дельфина любила его! С какой страстью и каким умением! Он не был новичком в делах любви, но только сегодня понял, что такое женщина. Между объятиями баронесса предложила ему постричься: «К чему эта шевелюра, которая спускается на шею и закрывает уши? Быть может, это модно в России, но только не во Франции. Ты будешь еще красивее, если послушаешь меня!» Пришлось обещать, что на следующем свидании будет причесан «по-французски». Местом встречи снова должна была стать квартира мадемуазель Пуле, где, отметил про себя Николай, Дельфина чувствовала себя как дома. Ему показалось даже, что в ящиках лежит ее белье и предметы туалета. Не снята ли эта комната специально для подобных рандеву? И он лишь один из многих любовников? У него было предчувствие, что продолжать быть счастливым с госпожой де Шарлаз можно, лишь перестав задавать себе эти вопросы. Но хватит ли ему только плотских радостей? Не заденет ли эта история его душу – надежды, ревность, честь, возвышенные чувства? Внезапно ему захотелось поскорее надеть свой мундир.

* * *

Хлопнула дверца экипажа, Софи подняла голову.

– Ваш отец уже вернулся? – спросила госпожа де Ламбрефу.

– Пойду посмотрю, – тихо ответила молодая женщина, отложив книгу.

Она подошла к окну, матушка вернулась к вышиванию – графиня любила по вечерам сидеть за работой в своей комнате, слушая, как дочь читает ей вслух.

– Граф?

Софи отодвинула штору: какой-то человек шел через двор, направляясь к крыльцу. Это был русский офицер. Но почему не в военной форме? Этот вопрос еще не был мысленно произнесен, как сам собой возник волнующий ответ: ради нее, несомненно, Николай Озарёв сменил платье. Его не оставил безразличным их разговор в библиотеке, зная, что госпожа де Шамплит не в силах выносить присутствие в доме иностранного офицера, он решил надевать мундир, только отправляясь в казарму. Подобная предупредительность в столь молодом человеке – свидетельство благородной натуры. Тогда, в библиотеке, кажется, ей удалось угадать это. И вот – подтверждение.

– Почему вы молчите, Софи? – обратилась к ней мать, не отрываясь от вышивания.

– Поручик Озарёв, – равнодушно сказала та.

– А! – пробормотала госпожа де Ламбрефу, сгорбившись в кресле, выражение лица ее было бесстрастным, почти сонным. Она предпочитала не затрагивать тему, которую несколько дней назад семья так яростно обсуждала. Госпожа де Шамплит ожидала реакции графини, но молчание затягивалось, дочь вернулась на место, открыла книгу – «Коринну, или Италию» госпожи де Сталь. И хотя знала ее почти наизусть, любила перечитывать, в память о том времени, когда юной девушкой оплакивала несчастья пылкой поэтессы, брошенной жестоким лордом Нелвилем. На этот раз она скоро утратила всякий интерес к этой истории – слышала свой голос, но не понимала ни слова из тех, что произносила. Лорд Нелвил был теперь не англичанином, но русским, в сером костюме и зеленом жилете. Удивительно, как смогла запомнить столько деталей, ведь видела его всего миг. К счастью, постоялец не поднял головы и не посмотрел на окна второго этажа, иначе она умерла бы от стыда. Маркиза запнулась на очередной фразе.

– Вы не устали, Софи? – спросила мать.

– Думаю, этот роман утратил для меня прелесть новизны. Пойду, возьму в библиотеке другой.

– Не стоит, дитя мое, уже поздно…

– Пойду. Скоро вернусь.

Если бы кто-то осмелился сказать, что она воспользовалась этим предлогом, дабы увидеть Озарёва, ее бы это искренне возмутило: не было ничего необычного в том, чтобы пойти в библиотеку за книгой, как вчера или как завтра… И все-таки, когда женщина приблизилась к дверям, странная надежда вспыхнула в ней, душа замерла, как будто одна ее частичка обманывала другую. Софи открыла дверь, библиотека была пуста. Только часы нарушали тишину. Она положила книгу и подошла к окну, что выходило в сад. Тени деревьев на газонах, тихие аллеи. Должно быть, их квартирант уже в своей комнате. Где-то напевал его денщик. Забыв, зачем пришла, госпожа де Шамплит села в кресло. Ее охватила вдруг беспричинная грусть.