Свет озера - [34]

— Ну, на сей раз мы и впрямь попали в беду… А главное, мы теперь далеко от дома, вот в чем горе!

— Верно, — подхватил дылда Сора, — вот что значит слушать разных чужаков, недаром они себя первыми умниками считают, куда уж нам, деревенщине, до них.

Кузнец молча поднялся, направился к своей повозке и вернулся с дубинкой в руках. Он встал спиной к костру, медленно обвел глазами тех, кто ворчит и злится, и сказал прерывающимся от волнения голосом:

— А я, я вот деревенский. Я, я старик, и терять мне нечего, поэтому предупреждаю вас: первому, кто произнесет слово, одно только слово, которое может посеять между нами раздор, тому я башку вот этой дубинкой размозжу… Вы меня знаете. Мы столько бед натерпелись, но самое страшное — это злоба, если она зародится между нами… Вспомните-ка о Мане.

Он снова взглянул ворчунам в глаза. Потом подошел к цирюльнику, как к самому старшему среди них, и спросил:

— Прав я или не прав, скажи, Симон?

— И да, и нет, — ответил старик. — Прав, коли говоришь, что между нами может зародиться злоба, но не прав, коли собираешься череп кое-кому проломить. Боюсь, мне не удастся его починить.

16

Эту ночь от Бизонтена бежал сон. От усталости ломило все тело. Казалось, оно налито свинцом, и свинец этот не позволяет ему подняться, и должен он лежать без сна в своей повозке, когда в других люди уже давно заснули. Ему жалко было помешать их сну. Если бы он не боялся разбудить их, он уж как-нибудь добрался бы до берега. Сквозь швы парусины он скорее угадывал, чем видел, как просачивается молочный свет невидимой луны, затянутой легкой дымкой. Он представлял себе еле освещенную воду, словно прикрытую неосязаемым пухом лунного света. Он, который видел океан, переплывал огромные реки, жил в самых красивых городах, редко к чему так любовно тянулся душой, как к этому озеру. Город, находившийся, как говорится, в четырех шагах от него и спящий за запертыми воротами, был как раз тем самым городом, где он был всего счастливее.

Почему? Да он и сам не знал почему. Добрые друзья, хорошие стройки. Работаешь в охотку. А еще и потому, что рядом с тобой эта непрерывно движущаяся вода. «Ради нее ты и привел их всех сюда». Уже несколько дней его мучила эта мысль. С самой границы, где барышня Ортанс сумела подкупить стражников, чтобы те пропустили их обоз. С той самой минуты, когда вместе с Ортанс и цирюльником они вошли в харчевню, в ее просторный темный зал. Ему припомнилось, как однажды добрался он до Безансона, путешествовали они тогда вместе с одним женевским подмастерьем. Радостное то было время. Время, когда он не платил за то, чтобы к нему относились уважительно. А теперь, переходя границу вместе со всеми своими спутниками, он видел, как Ортанс заплатила за то, чтобы всех этих изгнанников пустили переночевать в конюшню.

Наутро после еще одного спуска первый привал сделали они в Сен-Серге, где только один человек, сыровар, хоть и хмурый, но, видать, не злой малый, согласился продать им круг местного сыра и круг савойского, а также два каравая хлеба. В кантоне Во уже достаточно нагляделись на длинные вереницы бургундских беженцев, и, видно, сердца их ожесточились. Когда зашел перед их отъездом разговор о том, где им лучше всего осесть, крестьяне из Франш-Конте главным образом поминали Савойю. Многие уже уехали в те края, и здешним крестьянам было известно, что осталась еще в этой стране пахотная земля. И это он сам, Бизонтен, наговорил им столько о кантоне Во, и особенно о Морже. Но все здесь изменилось. И город на берегу озера наглухо запер свои ворота.

Оставалась еще у Бизонтена надежда на мастера Жоттерана, может, он пристроит его на работу и укажет такое место, где и другие тоже найдут себе какое-нибудь занятие и сумеют прокормиться.

Для Бизонтена заветный город был вот здесь, совсем рядом, с его шумной веселой пристанью.

Пристань, ее рыбаки, их огромные баркасы, тяжело груженные камнем, солью, деревом, зерном, всем, что так щедро дарит эта земля. Там был Жоттеран и была также верфь. Не раз Бизонтен болтал с озерными плотниками и знал, что их работа ему по плечу. Ежели ты и впрямь добрый подмастерье, то всегда сумеешь приноровиться ко всем тонкостям любого плотницкого дела.

Все это виделось Бизонтену, но виделись ему также обращенные на него с укором взгляды приведенных им сюда людей, что словно затерялись в этом чужом краю, встретившем их так неласково. Все двери в домах, стоявших вдоль дороги, по которой они шли, закрывались перед ними наглухо. Когда удавалось перекинуться словечком-другим с кем-нибудь из жителей кантона Во, те рассказывали, как страшатся здесь прихода изголодавшихся людей, готовых при случае стащить что под руку попадется, да к тому же еще несут с собой чуму.

А он-то, подмастерье, которого все считали способным совершить любое чудо, который умел зажечь в сердцах огонек радости, без конца рассказывал им о Морже как о городе вечного праздника, о городе, что ждет их приезда. Три дня он шагал, стараясь подстеречь улыбку своего озера. В свое время он дал озеру прозвище, как это принято у бродячих подмастерьев: «Принц Голубое Око». Но принц не показывался, укутанный в зимнюю мантию, невидимый. Лучезарное сияние, которого так жаждал Бизонтен, этот спектакль радости, что внес бы в сердца беженцев хоть чуточку солнца, так и не состоялся. Разве что в сумерках озеро чуть подмигивало ему: «Я тут. Не тревожься, я не испарилось», и сразу же после этой светлой минуты — мрачная громада крепостных стен, закрытые ворота.