Свет ночных фонарей - [4]

Шрифт
Интервал

это лучше, чем «скоро»,
автор десятка книг
философского толка,
глазами напоминающий корову,
а пастью — волка,
старающийся не вникать
в значение слова «скука»,
свою жену называющий
не иначе как «сука»,
иногда делающий вид,
что он мил и благоговеен,
у детей ворующий молоко,
чтоб обменять его на портвейн,
встречным прохожим
старающийся испортить лица,
обзывающий милиционеров козлами
и пытающийся скрыться,
часто выходящий обнаженным
на лестничную площадку,
недавно в зоопарке
чуть не до смерти запугавший лошадку,
успевший наделать подлостей всем,
хотя ему только исполнилось тридцать,
ненавидящий говорить любезности,
купаться, умываться и бриться,
замечающий,
что прохожие глядят на него
с неподдельным испугом,
с этой минуты
может считать себя
моим лучшим другом.

Труп человека, погибшего в результате ДТП

Здесь человек распластан на асфальте,
автобус сбил его и скрылся навсегда.
Чтоб разобраться в этом скорбном факте,
уже спешат гаишники сюда,
поскольку протокол составить надо,
кто видел, что — и прочую муру.
Так, на груди погибшего награда,
но не нужна теперь она ему.
Себе возьмите орден, подполковник,
он вам к лицу, что мужеством горит.
Скорей всего, пока был жив покойник,
он все равно б его вам подарил.
Покойнику везет: не стал калекой.
Заглянем для спокойствия в карман.
Покойный был добрейшим человеком,
возьмите его деньги, капитан.
Десятый случай лишь за эту осень!
Работа трудная. Сержант, налейте нам!
Пусть обувь сбитого автобусом поносит
надежды подающий лейтенант.
После осмотра тело пусть направят
сначала в морг, а уж потом вдове.
Водители, не знающие правил,
для общества опаснее вдвойне,
чем воры и убийцы. Будто плакать
собрался, снова дождь заморосил.
А ты, сержант, возьми себе на память
о нем хотя б наручные часы.
Да кем он был? Забудьте эти сплетни.
Всему он миру радостей хотел
преподнести, и даже после смерти
покойный сделал много добрых дел.

Сон о Раскольникове

Мы спорили с тобой до хрипоты,

в конце и ты была со мной согласна:

Спасти наш мир — не хватит красоты,

и Аннушке не по карману масло.

Приснился сон мне: улицы пусты,
от ветерка слегка шуршат кусты,
и тихим обезлюдившим двором
Раскольников идет за топором.
Идет он в хозтоварный магазин,
минут пятнадцать до него идти.
Идет, слегка волнуясь. Вдруг один
ему приятель встретился в пути:
поскольку тоже Гегеля учил,
в пивную Родиона затащил.
Пока они вдвоем в пивной сидят,
чего-то выпивают и едят,
минуты набегают на часах,
а «хозтовары» закрывают в шесть.
Раскольников, расплачиваясь сам,
проверил, что еще деньжата есть.
И — снова в магазин, ускорив шаг,
через дворы, чтобы не делать крюк.
Он успевает. Тяжело дыша,
бумажник достает из мятых брюк
и с продавцом вступает в разговор:
«Прошу, продайте мне вон тот топор».
А продавец: «Послушай, топора
не существует, как и нас с тобой,
не существуют завтра и вчера,
не существуют радость или боль,
не существуют также тьма и свет.
И Бога, к сожаленью, тоже нет.
Вокруг сплошная видимость и фарс,
эпохи блеф, крапленый туз судьбы,
не существует времени „сейчас“,
не существуют „будет“ или „был“.
И потому бесцелен разговор
о топоре или о чем другом».
Раскольников, слегка потупив взор,
выходит из хозмага. А потом
идет обратно, но другим двором.
Задумался, поскольку был неглуп,
все мысли устремив куда-то вглубь.

Вандальское

Не отплатить
за прошлое врагу,
ему грозить — что плюнуть против ветра,
поскольку он покоится в гробу
на глубине двух с половиной метров.
С могилы остается вырвать крест —
что для него, гадюки, слишком мало —
и, скромно озираючись окрест,
нести его
в приемный пункт металла.

«Нахлынет мысль…»

Моему другу, ныне покойному

Нахлынет мысль,
как правило, некстати,
и в черепе заляжет, недвижима,
о том, что умирать в своей кровати
сложней,
чем в зоне строгого режима.

Старо как мир

I
Слова перебирая кропотливо,
чтоб истинные отличить
от ложных,
ты чувствуешь,
что прыгаешь с трамплина,
а приземлиться правильно
не можешь.
Ценнее ощущение полета,
в конце паденья —
хоть разбейся насмерть…
А некролог расскажет, сколь почетно
чернила расплескать
на века скатерть.
II
Он
почерком небрежным и неточным
строй языка
почти что поломал.
И написал
так много слов и строчек,
что онемевшим кажется словарь.
Из строк обратно,
точно бумеранги,
наружу возвращаются слова…
Но грудой перепачканной бумаги
вся жизнь
пылится в ящике стола.
III
Издаться чтоб, обходишь кабинеты
и кланяешься в ноги сволочам.
Но презирает суматоху эту
издатель, что приходит по ночам.
Приходит сам — и голосом печальным,
но резко ощутимым, как ожог,
вам говорит, что будет вас печатать
всегда — и самым крупным тиражом.
«На договоре подпись лишь поставьте,
вот здесь», — и тычет пальцем в темный лист…
С рассветом улетучился издатель,
лишь запах серы в комнате повис.

Задача

Задачу вновь подкинула судьба,
которой нам неведомы маршруты.
Вот человек, покинувший пункт «А»,
не хочет больше ни в какие пункты.
Ведь в пункте «В» кому-то задолжал,
а в пункте «С» послал кого не надо.
Из пункта «D» так лихо уезжал,
что неудобно приезжать обратно.
Осталось лишь отправиться в пункт «Е»
на катере, что дремлет у причала.
Пускай там по колено все в говне,
зато, глядишь, и жизнь начнешь сначала.

Время декабря

Как заблудившийся охотник,
умирающий без воды,
ощущает нехватку сил

Еще от автора Дмитрий Юрьевич Лунин
Ночной прохожий

Дмитрий Лунин родился в 1982 году в Нальчике. Писать стихи начал с 2000 года. Лауреат правительственной стипендии 2008 г. по итогам всероссийского форума в Москве. Печатался в сборниках «Лира» (Ростов-на-Дону), «Молодые писатели Северного Кавказа» (Москва), журнале «Вайнах» (Грозный), республиканской периодике.Автор книг «В поисках жанра» (2006 г.), «Больное время» (2007 г.), «Свет ночных фонарей» (2009 г.), «Угол зрения» (2009 г.).