Свет на облаках - [16]

Мать с отцом радовались её охотничьим успехам — и не мешали. Жизнь впереди долгая, найдёт себе пару по вкусу. Немайн ещё в гнезде решила — работать по крупному мясу. Недельку молодые перебьются — на бабушкиных нычках и том, что сами поймают. А так — будет им еда, пока Немайн ещё добудет. Кроме того, отдавая всю добычу подросткам и маленьким, можно и самой лапы протянуть. А не протянешь — совесть заест в голодные глаза смотреть. Они ж не виноваты, что не умеют пока.

А если цель, скажем, лось — то любая мелочь — её, Немайн, законная закуска. Так и надёжнее выйдет, и свое брюхо не останется пустым. Проблема: взять лося. По хорошему, лося нужно валить группой — и то занятие опасное. Отец именно во время такой охоты лапу и потерял. А в одиночку… Но — кто самый умный в семье? Немайн. Разве не стоит доказать? Но сначала лося нужно вытропить.

Вытропила… А дальше что? А ничего. Лось был слишком большим и сильным, и слишком уж сторожким. Он уже за три прыжка готовился к обороне, и непрервно и чутко следил за хищницей. Или не совсем хищницей? За весь день росомаха так ни разу и не бросилась, не попыталась заохотить. И держалась на почтительном расстоянии, при этом не пыталась скрываться или красться. Правда, временами подходила чуть ближе, но сразу возвращалась назад, словно боялась слишком близко подойти к такой громадине.

Лося такое соседство беспокоило — но поделать он ничего не мог.

А ещё был запах. Постоянный и всё усиливающийся. Росомахой пахло от деревьев, об которые Немайн тёрлась. На тропах — наследила. А кое-где и нагадила. И постоянно появлялась — не слишком близко, но уж и не слишком далеко. Появления её сопровождались шумом и треском, ей не было никакого дела до того, что она, видите ли, может кого-то спугнуть! Кто-то может спугиваться — и хоть убегать, хоть готовиться к бою, а росомаха будет лущить орехи — вот их сколько в беличьей ухоронке! И малым не унесёшь, и питательно. Зеленью зимой и не пахнет, но не мясом единым жива росомаха. Немайн припомнила, какой праздник был по осени, когда она нашла полянку с голубикой… И родичам не показала, а повадься в угодье хоть и медведь — сама бы порвала в клочочки! Уж такая это вкусная штука. И для шерсти полезная, да.

На пятый день соседства с лосем Немайн уже паслась с ним рядышком. Зимой много чего не отроешь, да и некогда, но росомахи небрезгливы. Падаль — ела. Мечтала — вот бы найти такую тушу, чтоб не стыдно было малым затащить. Охотиться, даже на мышей — избегала. Вдруг лось вспомнит, кто это там шныряет под копытами… До того, как один короткий прыжок не вознесёт притворщицу ему на загривок. А дальше — быстро. Когти, зубы. Язык, лакающий вытекающее, которое домой не дотащить.

Насытившись и поразмыслив, добычу Немайн поволокла не в гнездо, а воюющим родичам. Тем ведь некогда охотиться — нужно мишку гнать. А тащить — оказался труд. Долгий. Треть туши по пути умяла, пять дней маялась — а вместо спасибо зубы кажут, рычат утробно. Злятся. Особо племянницы растявкались. Воображают, дуры, что тушу у Немайн отняли. Один отец потрепал за ухо ласково. Но тем и ограничился. Рядом держались братья. Опекали, чтобы в драку сам не бросился. От него нынче не зубы и когти, а мудрость требуется. Сами братики мясо жрали, а косились зло. Припоминали, что в поход не пошла. Не понимали, что расплатиться за победу детёнышами — для семьи смерть. А пока охрана давилась чужой добычей, отец зашёл дуракам за спины, встал столбиком, и показал невесть откуда взявшийся в единственной верхней лапе плакат. С одним единственным словом: «Умница». И только потом подошёл к туше и урвал долю героя — заднюю ногу.

Немайн фыркнула. Отца покормила — хорошо, но что-то он сдал. Будь у него все четыре лапы, наверняка показал бы всем урок вежества. А ещё припомнились малыши и неумёхи там, возле гнезда. Наверняка у них уже животы подводит. И Немайн принялась искать новую добычу.

За вторым лосем пришлось зайти ещё дальше. Пока попался подходящий. И «приручение» шло неплохо, но на четвёртый день, когда добыча уже утрачивала сторожкость, Немайн увидела следы, в которые вместились по две её лапки. А вскоре и того, кто их оставил.

Мех с проседью, но над поверженным сохатым прыгает кузнечиком. Немайн легла на брюхо и принялась смотреть. Биться с чужаком за угодья и мясо — не по её силам, да и не виноват красавец с серебряной диадемой на лбу, что положил глаз на ту же добычу. Следовало уходить, искать другую жертву. Но оторвать взгляд от прыжков белолобого оказалось невозможно. И ведь гон будет только в начале лета.

А тот заметил Немайн и коротко, призывно, залаял. Мол, откушай, голубушка. И ведь не гон, не гон! Ничего ему не нужно — кроме как радостью от успеха поделиться! И знать ведь не знает, отчего ему в одиночку удалось завалить такую глыбищу! Немайн подошла поближе. Вежливо наклонила голову. Белолобый фыркнул. Привстал, достал из-за спины табличку: "Угощайся, красавица". А толку? Красавице теперь нового лося выслеживать. И приручать. Неделя. А маленькие голодные. Немайн даже подвыла от обиды. Под лапой вдруг появилась табличка на палочке. Немайн откуда-то знала — на табличке написано: "Нужно. Отдай. Маленькие голодные." Но лапа не поднялась, и скоро под ней снова был лишь придавленный снег. На глаза наворачивались слёзы, но Немайн держала спину гордо. Нужно было повернуться и уйти. И так много времени ушло впустую — но росомаха продолжала сидеть и смотреть на белолобого. Сил отвести взгляд не было.