Свет мой ясный - [39]

– Наконец девица покаялась в своем грехе людям и с тех пор давно уже ходит по монастырям, умаливая свой тяжкий грех и надеясь на милосердие Божие. Не далее как сегодня я видела ее на паперти Василия Блаженного, где она и рассказала мне сию историю, – закончила Алена.

– Буде, Господи, милость твоя на нас, якоже уповахом на тя! – испуганно забормотала Фокля.

Даже Ульяна перекрестилась – кажется, и ее проняло.

– А что же, змей ты тоже видала? – спросила она недоверчиво.

– А как же, – лихо ответствовала Алена. – Видала и змей.

– Побожись!

– Ей-богу, разрази меня гром, ежели вру! – бесстрашно перекрестилась Алена. – Видала я змей!

Конечно, видала. О прошлую осень, на болотине – да еще сколько! Так что Бог видит: она не лжет.

– Ну, ладно. Завтра же поутру поведешь нас на Красную площадь и покажешь ту девку, – велела Ульяна. – А пока пошли, поедим, чего Бог послал.

На завтра Алена могла обещать встречу хоть с пятью такими девицами, поэтому она согласилась тотчас – и с облегчением двинулась к столу.

– Я Божьих людей держу во чти, а не в сороме, – важно сообщила Ульяна, когда после молитвы Фокля подсунула Алене миску с кулагой[56]:

– Хлебай. Кисель зубам не порча и брюху не докука!

Как бы не так… Кулага подгорела, щи были пусты, а хлеб черств – не угрызешь, зато Фокля, не умолкая ни на миг, славословила свою щедрую на милосердие хозяйку, убежденная, видимо, в правоте старинной мудрости: «Доброе слово – лучше мягкого пирога» – и пытаясь убедить в том Алену, которая, повозив ложку в ненавистной еще сызмальства кулаге, теперь уныло грызла горбушку, похваливая себя за то, что на дорогу сытно поела. А то у этой милостивицы и ноги протянешь!

Ульяне, верно, пришлась по сердцу ее умеренность.

– Ешь вполсыта, пей вполпьяна – проживешь век дополна, – одобрительно сообщила она, хотя вернее было сказать: в четверть… нет, даже в осьмушку сыта!

«Помнится, брат твой жил иначе, – ехидно подумала Алена. – Говорил: «Побольше поедай, погорче запивай – хоть умрешь, так и не сгниешь!»

И опять черт потянул за язык: ляпнуть этакое, а потом поглядеть на рожу Ульянищи, – но она только перекрестилась и отодвинула от себя едва початую миску:

– Спасибо за хлеб, за соль, честная вдова. Позволь теперь душеньку твою потешить, порассказать тебе, о чем я надысь от людей слыхала.

Ульяна расчистила перед собою место на столе и поудобнее подперлась ладонью:

– Послушаю с охотою.

– …с охотою, – эхом отозвалась Фокля, пытаясь точно так же подпереться, но за малым ростом локоть ее то и дело соскальзывал, и Фокля лишь чудом не тыкалась в столешницу носишкою. Ульяна сурово глянула – та наконец угомонилась и со вниманием уставилась на Алену.

«Ну что, про чертогрыз? Нет, пока еще рано. Расскажу-ка я им сперва про осиновое полено!» И начала, сложив руки и заведя глаза, как подобает степенной и знающей себе цену сказительнице:

– Жил-был поп, а у него был работник. Вот раз послал его поп по приходу звать на помочи – рожь жать, сел работник на коня и поехал к реке – к перевозу. Глядь – бежит за ним вдогон какой-то человек. Ну, бежит и пусть себе бежит. Попов работник переехал реку на плоте, а тот человек перескочил реку в один скачок – и нет его. Помстилось небось, – думает работник. – Помáнилось…

– Мáна мани`т, а Бог хранит! – встряла Фокля, и Ульяна с Аленою глянули на нее равно сурово:

– А ну, прикусила язык!

Та прикусила, и Алена продолжила:

– Вот, стало быть, объехал работник две деревни, позвал крестьян попу на подмогу, возвращается к речке, переезжает реку на плоту – и видит: тот же человек снова перемахивает реку за ним!

Смекнул работник, что дело неладно, понудил[57] свою лошадь, – и что есть силы поскакал к попову дому. Доехал до ворот, но не успел даже с лошади сойти, как этот человек набежал, схватил его и давай есть! Поп выбежал, отворил ворота, глядит – а перед ним лежит осиновое полено…

– Ох, страсти! – возопила Фокля, заметив тень, мелькнувшую на челе хозяйки. – Боязно мне, боязно!

– Бойся не бойся, а року не миновать, – совладала с собой Ульяна и махнула Алене: – Давай, лги дальше.

– Наутро, – продолжила Алена, – собрались помочане, спрашивают, что с лошадью и работником приключилось. Поп обсказал, как было дело: что кто-то схватил работника – и давай есть; прибежал он, а лошадь и работник уже мертвые, а возле них – осиновое полено. Тут один из помочан и говорит попу: «Вот что, батюшка, намедни ты похоронил колдуна, дак надо его осмотреть, не он ли загрыз работника и лошадь. Посмотрите-ка: на могиле большая дыра…» Раскопали могилу. Открыли гроб. В гробу колдуна не оказалось… Тогда бросили в гроб осиновое полено – и там очутился тот самый колдун, которого недавно хоронил поп! Все стоят и думают: «Что за притча?!» А тут вдруг является попов работник, совершенно здоровый, и кричит попу: «Батюшка, прокляни ты этого колдуна!» Поп проклял колдуна, могилу зарыли, и помочане все пошли жать. После обеда поп только что лег заснуть – и видит во сне: является к нему этот колдун и говорит: «Ладно, что тебя научил работник меня проклясти, а то бы я в сорок дней весь твой приход передушил!»