Свет маяка - [7]

Взятие нашими доблестными частями Красной Армии во взаимодействии с моряками-черноморцами города Керчи закрыло «вторые ворота на Кавказ» немецким захватчикам.

Растут и растут ряды героев-севастопольцев, и когда-нибудь со временем будет написана эпопея потрясающей силы о подвигах моряков-черноморцев в эту войну.

С первых же дней Отечественной войны стали на страже наших берегов и краснознаменные балтийцы. Они защищали Таллин, острова у входа в Рижский залив и многочисленные острова Финского залива.

Крупным событием в деятельности балтийцев явилось потопление в одну ночь 13 больших немецких транспортов с пехотой и 2 сопровождавших их миноносцев, причем еще 13 транспортов было подожжено, а спустя несколько дней были уничтожены 11 транспортов и огромный танкер.

Дорого стоили немцам бои балтийцев за остров Эзель в середине сентября. Тогда были уничтожены 5 больших транспортов, вмещавших по 2 ½ тысячи пехоты каждый, и до 80 мелких, а также 2 миноносца и 10 торпедных катеров из охраны. Эти геройские действия балтийцев предотвратили высадку большого десанта вблизи Ленинграда.

Подводные лодки проникали в гавани врага и производили там опустошения, а летчики-балтийцы совершали налеты на Кенигсберг и другие немецкие порты и города.

Когда же громадные мотомеханизированные армии врагов подошли к Ленинграду, балтийцы стали на его защиту.

В сообщениях Информбюро неоднократно отмечалось, как крейсер «Киров» и другие корабли поражают снарядами своих дальнобойных орудий укрепления противника и его живую силу; как самоотверженно действуют отряды морской пехоты, отражая натиски немцев на подступах к городу Ленина; сколько героев из своей среды выдвинули летчики-балтийцы, оберегающие город от бесчисленных попыток воздушных пиратов разрушить его.

Та же боевая страда выпала на долю краснофлотцев и командиров, а также летчиков молодого Северного флота. Там, на не замерзающих благодаря Гольфштрему водах Баренцева моря, идет непрерывная борьба с немецкими транспортами, стремящимися высадить десант на мурманском берегу, с подводными лодками и другими вражескими кораблями мелкого тоннажа, а также с эскадрильями фашистских бомбардировщиков.

И до сих пор недосягаемым остается для врага самый северный из наших европейских портов — Мурманск, охраняемый частями Красной Армии и Северным флотом.

Наш Военно-Морской Флот во многом отличается по своим возможностям и действиям от флота даже первой мировой войны, не говоря о временах более ранних: так много новых средств и способов борьбы на воде, над водой и под водой введено на наших глазах. Но практика войны заставляет неуклонно и неустанно совершенствовать эти способы, применяясь к неожиданным обстоятельствам, в которых протекает борьба.

Тут мало одного мужества: нужна еще и находчивость, быстрая сметка, или, как пишут немцы, говоря о наших бойцах, «хитрость». Этой «хитростью» в должной мере наделены наши краснофлотцы, и со временем, когда будет писаться история этой ужаснейшей из всех войн, в нее войдут «хитрые» приемы борьбы, применяемые нашими краснофлотцами в исключительно трудных положениях, в какие их ставит предприимчивый противник.

Пока же можно сказать, что знамя доблести, завоеванное предками наших героев моря и воздуха, попало в надежные руки.

Руки эти молоды, но знамя героев они держат крепко, и незапятнанным получат его из этих рук моряки-наследники.

С. Н. Сергеев-Ценский, 1942.

Под Андреевским флагом

Л. Н. Толстой Севастополь в декабре месяце

Утренняя заря только что начинает окрашивать небосклон над Сапун-горою; темно-синяя поверхность моря сбросила с себя уже сумрак ночи и ждет первого луча, чтобы заиграть веселым блеском; с бухты несет холодом и туманом; снега нет — все черно, но утренний резкий мороз хватает за лицо и трещит под ногами, и далекий неумолкаемый гул моря, изредка прерываемый раскатистыми выстрелами в Севастополе, один нарушает тишину утра. На кораблях глухо бьет восьмая склянка.

На Северной денная деятельность понемногу начинает заменять спокойствие ночи; где прошла смена часовых, побрякивая ружьями; где доктор уже спешит к госпиталю; где солдатик вылез из землянки, моет оледенелой водой загорелое лицо и, оборотясь на зардевшийся восток, быстро крестясь, молится богу; где высокая тяжелая маджара на верблюдах со скрипом протащилась на кладбище хоронить окровавленных покойников, которыми она чуть не доверху наложена… Вы подходите к пристани — особенный запах каменного угля, навоза, сырости и говядины поражают вас; тысячи разнородных предметов — дрова, мясо, туры[1], мука, железо и т. п. — кучей лежат около пристани; солдаты разных полков, с мешками и ружьями, без мешков и без ружей, толпятся тут, курят, бранятся, перетаскивают тяжести на пароход, который, дымясь, стоит около помоста; вольные ялики, наполненные всякого рода народом — солдатами, моряками, купцами, женщинами, — причаливают и отчаливают от пристани.

— На Графскую, ваше благородие? Пожалуйте, — предлагают вам свои услуги два или три отставных матроса, вставая из яликов.

Вы выбираете тот, который к вам поближе, шагаете через полусгнивший труп какой-то гнедой лошади, которая тут в грязи лежит около лодки, и проходите к рулю. Вы отчалили от берега. Кругом вас блестящее уже на утреннем солнце море, впереди — старый матрос в верблюжьем пальто и молодой белоголовый мальчик, которые молча усердно работают веслами. Вы смотрите и на полосатые громады кораблей, близко и далеко рассыпанных по бухте, и на черные небольшие точки шлюпок, движущихся по блестящей лазури, и на красивые светлые строения города, окрашенные розовыми лучами утреннего солнца, виднеющиеся на той стороне, и на пенящуюся белую линию бона и затопленных кораблей, от которых кой-где грустно торчат черные концы мачт, и на далекий неприятельский флот, маячащий на хрустальном горизонте моря, и на пенящиеся струи, в которых прыгают соляные пузырики, поднимаемые веслами; вы слушаете равномерные звуки ударов весел, звуки голосов, по воде долетающих до вас, и величественные звуки стрельбы, которая, как вам кажется, усиливается в Севастополе.