Свет и Тень. Разговоры с Джимми Пейджем - [64]

который вышел после монументального четвертого альбома. Вы ощущали какое-то давление, которое задал предыдущий альбом и «Stairway to Heaven»?

Конечно, но мы не позволяли ему влиять. Моя главная цель была просто продолжать катиться.

Одна из моих любимых песен на Houses of the Holy — это «The Song Remains the Same».

В оригинале это должно было быть инструментальной пьесой — увертюрой, которая предваряла «The Rain Song». Но полагаю, у Роберта были другие идеи. «Это весьма хорошо. Но лучше написать какой-то текст — раз и готово». (смеётся)

У меня был весь изначальный материал, соединенный в одно единое целое, а Роберт захотел в середине песни сделать темп в два раза медленнее. После того как мы это выяснили, то песня сложилась за один день. Я играл в этой песне на 12-струнной электрогитаре Fender Electric XII. А раньше я использовал 12-струннку Vox, например на песнях «Thank You» и «Living Loving Maid» со второго альбома.

Ты записывал свои идеи в блокнот или на пленку?

Я всегда так делал. А потом соединял их в одно целое. У меня всегда под рукой был кассетный магнитофон. Именно так и сложились в единое целое песни «The Song Remains the Same» и «Stairway to Heaven» — из кусков идей на пленке.

Houses настолько ярко звучащий альбом. Правда ли то, что ты ускорил запись, чтобы все чуть больше искрилось?

Нет. Единственная песня, на которой я допускаю, что мог ускорить запись — это пара наложений на «Achilles Last Stand». Хотя я изменил скорость на всем треке «No Quarter». Я опустил всю песню на четверть тона, потому что это заставило её звучать толще и более зловеще.

Задорная волна Houses of the Holy, если не говорить о «No Quarter» предполагает, что у тебя было очень позитивное настроение во время записи. Та же «The Crunge» — это же натуральное дурачество.

Я сыграл её на стратокастере — мне хотелось поймать это ускользающее чувство Джеймса Брауна. Если ты послушаешь внимательнее, то услышишь, как как я опускаю рычаг в конце каждой фразы. Бонзо задал грув, потом Джонси начал играть нисходящую басовую линию и я просто вошел в ритм. Ты действительно можешь слышать, как мы развлекались на Houses и Physical Graffiti. И также можешь услышать посвящение и обязательство.

Если в Houses of the Holy был едва ли не самый сильный продакшен с вашей стороны, то на последующем Physical Graffiti наоборот, все очень свободно. Это было сознательное решение, отступить от сильно отполированного звука?

Да, но не полностью. «In My Time of Dying» — хороший пример чего-то более среднего. Все соединялось воедино когда мы уже записали ее. В конце мы начинаем джемовать, и у нас нет подходящего способа закончить вещь. Но я просто подумал, что и так все получилось хорошо. Мне это понравилось, потому что мы реально звучали как рабочая группа. Мы не могли ограничить эту песню, но я получил удовольствие от концовки. С другой стороны «Kashmir», «In the Light» и «Ten Years Gone» очень амбициозны.

Вы когда-нибудь выдавливали из себя песни или может наоборот, отвергали идеи, если они не выстреливали сходу?

Время от времени выдавливали. Вот «When the Levee Breaks» хороший пример на эту тему. Мы попробовали её сыграть в обычной студии и она звучала вымученно. Но потом, как-то мы поставили установку Бонзо в коридоре Хэдли Грэйндж и, услышав звук, я сказал «Запомните его! Давайте еще раз попробуем!». И это сработало. Но мы никогда не были группой, которая делает девяносто дублей. Если энергетика не перла, то мы были склонны откладывать песню в сторону.

Вы с Плантом ездили по таким местам как Марокко и пустыня Сахара в те времена. Я слышу их влияние в песне «Kashmir». Кому принадлежала идея съездить в Марокко?

Я давал интервью Уильяму Берроузу (колумнисту Beat) для американского музыкального журнала Crawdaddy в начале семидесятых, и у нас был долгий разговор о гипнотической силе рока и о том, что нечто похожее есть в арабских культурах. Это было наблюдение Берроуза после прослушивания «Black Mountain Side» с нашего первого альбома. Он тогда порекомендовал мне съездить в Марокко и непосредственно на месте исследовать местную музыку. Что-то типа этого мы с Робертом и сделали, в конце концов.

В прошлом ты сказал, что Presence — это один из твоих любимых альбомов Цеппелинов.

Я думаю, это из-за того, что мы сделали его при невозможных обстоятельствах. У Роберта была нога в гипсе и никто не знал, сможет ли он когда-нибудь ходить. Это было ужасно!

Триумф над бедствием…

Именно так. Отражение силы наших эмоций в то время. Там нет акустических песен, клавишных и украшательств. Мы были под невероятно сильным давлением когда заканчивали запись. Нам пришлось сделать все за восемнадцать дней. Я работал по восемьнадцать-двадцать часов в день.

Это было изнурительно еще и потому что по факту никто больше не выдавал идей для песен. Все реально шло от меня, начиная со всех риффов, поэтому возможно Presence такой гитарно тяжелый. Но я никого не обвиняю. Мы все были отчасти в упадке. Мы только завершили тур, мы были на чужбине, и Роберт был в гипсе; думаю, все немного тосковали по дому. Наше состояние нашло отражение в тексте «Tea for One».