Свет грядущих дней - [31]
В многочисленных воспоминаниях товарищи рассказывают о том, как в какое-нибудь гетто «прибывала Тося». Ее появление было как лучик солнца, пробивший тьму их повседневной жизни, как «удар электрического тока»[216]. Люди не ощущали ее двойственного внутреннего состояния, они радовались, восклицали и крепко обнимали ее. Она приносила им тепло, «неиссякаемый оптимизм»[217], чувство единения, облегчения от того, что о них не забыли и что все, может, еще будет хорошо. Даже во время войны Тося преподавала товарищам урок «искусства жить»[218] и уметь веселиться, отвлекаясь на время от тягот.
Так же было и теперь, в продуваемом ветрами Вильно. Дорога сюда была особенно суровой: длинной, опасной, нашпигованной контрольными пунктами. Сколько бессонных ночей провела Тося в ледяной слякоти, сжимая пачку фальшивых документов. По прибытии ей понадобилось немного времени, чтобы отмерзнуть, но очень скоро она снова стала собой привычной – задорной и бодрой. «Тем, кто не был с нами, внутри стен гетто, просто не понять, что значил для нас этот “феномен” – девушка из-за пределов гетто, – писала Ружка Корчак, жившая в Вильно участница движения “Юный страж”. – Тося приехала! Как долгожданная весенняя радость, эта весть распространялась от человека к человеку: приехала Тося из Варшавы – и как будто исчезали вокруг нас и гетто, и немцы, и смерть, словно опасность больше не таилась за каждым углом… Тося здесь! Источник любви и света»[219].
Тося вошла в штаб «Юного стража», где ее товарищи спали на столах и снятых с петель дверях[220]. Полная необъяснимой радости и юношеской страсти, она рассказывала им о Варшаве – о терроре и голоде, но также и о том, как варшавские товарищи продолжают свою работу. «Она открывала перед нами новый, почти неправдоподобный мир[221], – вспоминала позднее Ружка. – Мы услышали исполненную мощной решимости новую песню, родившуюся во мраке Варшавского гетто». Даже через два года нацистской оккупации и нечеловеческих условий жизни они не были сломлены и по-прежнему верили в высшую цель.
Тося принесла новости, как приносила их во все гетто, которые посещала. Но той ночью в Вильно она должна была также проверить кое-какие сведения. Она была послана сюда одновременно с двумя курьерами «Свободы». В Варшаве ходили слухи о массовых казнях. Правдивы ли они? И что она может сделать, чтобы помочь? Она была готова способствовать переброске виленской группы в Варшаву, где, как считалось, было безопаснее.
На следующий вечер Абба Ковнер, руководитель местного отделения «Юного стража», созвал общее собрание, в котором участвовало 150 молодых людей, представлявших разные движения. Первое массовое собрание проводилось в сырой, освещенной свечами комнате юденрата под видом новогоднего праздника. Когда все собрались, Абба прочел листовку на идише, а потом указал рукой на Тосю и попросил ее сделать то же самое на иврите, чтобы показать, что представительница Варшавы придерживается радикальных убеждений. Она была обескуражена тем, что должна была пересказать.
Одну виленскую девушку, Сару, увезли в Понары[222], некогда популярное место отдыха. Теперь оно превратилось в место массовых расстрелов, где на протяжении следующих трех лет семьдесят пять тысяч евреев были раздеты догола и расстреляны[223] над рвом глубиной в двадцать футов[224], послужившим им общей могилой. Раненная, но не убитая, Сара очнулась среди заледеневших трупов, голая, и уперлась взглядом в мертвые глаза своей матери. Она дождалась темноты и выбралась изо рва, потом два дня пряталась в лесу, прежде чем добраться до Вильно; раздетая, в истерике, она поведала о бойне, свидетельницей которой оказалась. Глава юденрата не поверил ей или, во всяком случае, сделал вид, что не верит, и предупредил, чтобы она больше никому обо всем этом не рассказывала – во избежание паники.
Сару положили в больницу. Там ее навестил Абба Ковнер. Он ей поверил; у него нацистский план истребить всех евреев сомнений не вызывал. На том предновогоднем собрании Тося прочла его воззвание: «Не верьте тем, кто пытается ввести вас в заблуждение… Гитлер планирует истребить все еврейское население Европы»[225]. Заканчивалось оно тем, что скоро стало знаменитой мантрой Сопротивления: «Не дадим согнать нас на бойню, как овец!» Абба настаивал, что все евреи должны быть предупреждены и дать отпор. Единственным ответом на насилие может быть самозащита.
