Свет грядущих дней - [148]
Вскоре после этого, как объясняют ученые, первые израильские политики попытались создать разграничение между европейскими и израильскими евреями. Евреи Европы, говорили израильтяне, слабы, наивны и пассивны. Некоторые сабры, то есть евреи, родившиеся в Израиле, называли вновь прибывающих «мылом», основываясь на слухах, что нацисты варили мыло из трупов убитых ими евреев. Израильские же евреи, по их собственным представлениям, напротив – новая, сильная волна. Израиль – это будущее; Европа, более тысячи лет служившая колыбелью еврейской цивилизации, – прошлое. Память о бойцах Сопротивления – евреях Европы, бывших какими угодно, но точно не слабыми, – стиралась, чтобы усилить негативный стереотип.
История Сопротивления все больше уходила в забвение. Через десять лет после войны люди были готовы слушать о концентрационных лагерях, и эта национальная травма вызывала общественный интерес. В 1970-х политический ландшафт сместился, и на смену рассказам о примерах личного героизма пришли истории «обыденного сопротивления». В начале 2000-х участница восстания в Варшавском гетто Пнина Гриншпан (Фример) была приглашена в Польшу для получения награды. Она стояла на сцене уязвленная, безразличная. «Почему я должна ехать в Польшу, чтобы получить награду? – спрашивает она в одном документальном фильме, вспоминая, что когда-то бегством спаслась из этой страны. – Здесь [в Израиле] мы так ничтожно мало значим»[853].
Споры продолжаются и по сей день. Мордехай Палдиель, бывший директор отдела Праведников народов мира в Яд Вашеме, крупнейшем израильском мемориале жертв Холокоста, был обеспокоен тем, что евреи, спасавшие евреев, не получили такого же признания, как неевреи, делавшие то же самое[854]. В 2017 году он написал книгу «Спасая своих: евреи, спасавшие евреев во время Холокоста» – о евреях, организовавших широкомасштабную деятельность по спасению соплеменников во всей Европе. Некоторые евреи критически говорят о том, что подпольная активность ревизионистской молодежи («Бетар», Еврейский воинский союз) сильно недооценена. Возможно, потому, что мало кто из них остался в живых; возможно, потому, что историки придерживаются в основном левых взглядов и чтят память только себе подобных. Есть и такие, кто видит причину в том, что Менахем Бегин, один из первых израильских лидеров правого толка, шестой премьер-министр Израиля, бежал в Россию и не принимал участия в борьбе Варшавского гетто; он сильно принижал значение восстания)[855]. Бунд (базирующийся главным образом вне Израиля, сионисты и ревизионисты не могут прийти к согласию по поводу того, кто несет ответственность за инспирирование восстания в Варшавском гетто. Даже внутри левого крыла сионистов «Свобода», «Юный страж» и «Сионистская молодежь» имеют в Израиле собственные отдельные архивы, галереи и издательства.
В Соединенных Штатах – своя история. Здесь распространено мнение, что американские евреи не обсуждали Холокост в 1940 – 1950-х годах предположительно из боязни, чувства вины и еще потому, что были озабочены переходом в класс жителей пригородов и хотели встроиться в общество своих новых соседей – неевреев. Но как показывает Хася Дайнер в своей революционной книге «Помним, чтим, любим: американские евреи и миф о молчании после Холокоста, 1945–1962», этот миф лишен оснований. Если на то пошло, в послевоенные годы вышло большое количество книг, и проводилась масса дискуссий о Холокосте. Один еврейский активист волновался, что фокус слишком сосредоточен на войне, и даже цитировал книгу Рени в качестве примера. Как отмечает Дайнер, американские евреи – в своем новом статусе главной еврейской общины мира – не знали, как говорить о геноциде, но вовсе не сомневались в том, следует ли о нем говорить в принципе[856].
Со временем акценты менялись. Нехама Тек, автор книг «Сопротивление: евреи и христиане. Кто бросил вызов нацистскому террору» и «Вызов: партизаны Бельские» (впоследствии по этой книге был снят фильм), утверждает, что в начале 1960-х годов в американских академических кругах существовала тенденция признавать якобы свойственную евреям покорность и даже возлагать вину на самих жертв[857]. Этот «миф о пассивности»[858], отчасти запущенный политическим философом Ханной Арендт, был предвзятым и не основывался на фактах. Дайнер считает, что к концу 1960-х, когда еврейская община Америки стала открытой и признанной, бурный рост новых публикаций о Холокосте затмил более ранние; отчасти, вероятно, поэтому книга Рени не запечатлелась в коллективной памяти.
