Свет глубоких недр - [11]

Леля легла в постель. Свежие простыни приятно холодили тело. А на лице все еще чувствуется влага снега.

Вспомнила, как ехала на далекий Анадырь.

— Александр Каменских! О! Это талант! Романтик! — говорили все. И он на самом деле оказался таким: красивый, сильный среди полярной ночи, среди морозов…

«Надо быть снисходительной — это его мать!!!»

3

На следующий день хорошее настроение Саши пропало. Он и вчера знал, что сегодня ему предстоит разговор с профессором Ворониным. Но вчера радость предстоящей экспедиции, встреча с Лелькой отодвигали неприятное страшно далеко. А сегодня разговор подступил вплотную.

Саша тщательно брился, заглаживал и без того гладкие волосы, долго затягивал узел галстука.

— А все-таки я думаю, — безразлично начала Анна Александровна, медленно попивая кофе, — что эта девочка какая-то странная. Дикарка. Вот уж никак нельзя сказать, что дочь известного профессора!

— Мама, оставь, — поморщился Саша.

— Но почему оставь? Прежде всего: у тебя должна, быть достойная подруга жизни…

— Мама, достойную подругу я выберу себе сам, — уже с раздражением заметил он.

Она пожала полными плечами и, презрительно улыбаясь, продолжала пить кофе.

Саша пододвинул к себе кофейник, не попросил, как обычно: «Мама, налей, пожалуйста…»

Это Анну Александровну оскорбило. Она вызывающе молчала, наблюдая, как сын мажет хлеб маслом, разбивает яйцо.

Саша ничего не хотел замечать.

«Для тебя она дочь профессора. А для меня весенняя былинка… И никого мне не надо, кроме нее…» Он встал, холодно поблагодарил мать. В коридоре, уже в пальто, еще раз окинул себя критическим взглядом. Довольно улыбнулся. Мама права. Женщины оглядываются на него. А Лелька… Смешная, милая Лелька!..

После вчерашней тишины снегопада город оглушил его шумом, сверкающим солнцем, возгласами детей… Они умудрялись накатывать снежные комья выше своего роста…

Дворники скребли тротуары… Скрежетали машины…

А чем, собственно, так неприятен предстоящий разговор? Для себя он ничего не просит.

Анатолий Иванович Воронин много лет долбил ломом мерзлую землю в местах не столь отдаленных. Но, вернувшись, все равно остался прежним: резким и прямым.

Старик Воронин хам и грубиян. Ему ничего не стоит сказать хорошенькой девушке:

— Вы думаете тем местом, на котором сидите. А это для науки не совсем подходит.

Но однажды Саша видел… Лет шесть назад… Происходило ночью в пригороде Москвы… Пьяный верзила бежал с топором за окровавленной женщиной. Она дико кричала. Люди шарахались в стороны…

Но выскочил старик, грузный, неуклюжий. Топор обухом ударил ему в плечо. Старик комом осел под ноги хулигану… Тогда навалились люди,

Скорая помощь увезла одновременно бьющуюся в истерике женщину и Анатолия Ивановича.

С тех пор Воронин плохо владеет правой рукой. Недовольно бурчит:

— Стар стал… В старых костях трещины плохо срастаются…

Но голова оставалась ясной. Студенты же его не любили: принимая зачеты, он страшно придирался!

И Эдик попал к нему случайно. Только потому, что ребята не особенно хотели работать с «ядовитым» профессором. А Эдику безразлично. Он никогда не блистал особыми способностями, учился неровно, лекции посещал неаккуратно. Больше любил с девочками ходить по ресторанам. А вот с профессором Ворониным они сошлись. «Надо бы Эдика послать…» — даже подумал Саша. Но это больно било по самолюбию.

А самое главное, Сашу тянуло к профессору Воронину. Не только потому, что он крупнейший знаток растворов… Но в Старике сила, могучий темперамент исследователя, все подлинное, сердцем выстраданное.

Профессор не нуждался в отдельном кабинете. Он не выносил одиночества. Ему необходимо всегда чувствовать себя среди людей. Молодые голоса, легкий шум моторчиков, едучие запахи… И его угол. Большой широкий стол. Любой посторонний скажет — там сплошной хаос. Старик считает — нормальный рабочий порядок.

Хуже всего, что нет рабочего кабинета, и Саша боялся, что Воронин оборвет его при всех. Старик не любит его, считает его верхоглядом — и выскочкой — это Саша знает.

У лабораторных столов с колбами возились три женщины в темных халатах. Они вежливо ответили на приветствие Саши. И украдкой наблюдали, как он, неуверенно ступая, направился к Анатолию Ивановичу.

— Здравствуйте.

Воронин не ответил, только поднял лохматую голову и в упор смотрел на Александра. Не сказал: «Садитесь», не спросил: «Чем могу служить?» Смотрел как будто сквозь него.

— Я пришел, — начал Саша.

И увидел на столе графики Эдуарда. «Значит, уже был, а не сказал ни слова…»

— Вот как раз по этому поводу я и пришел, — указывая на график, закончил Саша.

— По этому поводу я буду говорить со Шпаком, — холодно заметил профессор и, отвернувшись, уткнулся в бумаги.

Разговор окончен. Неужели так и уйти ни с чем?

— Намечается экспедиция…

Старик никак не прореагировал. А Саше хотелось закричать. Зачем вы меня отталкиваете? Я бы работал с Вами так, как никто!

Но это невозможно.

Шли минуты. Воронин все так же упрямо подчеркивал что-то в рукописи.

Александр медленно направился к выходу,

— Минуточку!

Саша вернулся.

Старик поднес к лицу Саши журнал.

— Кто у вас делал эти определения?

— Техник Логинцева.