Свет дня - [70]
«Очнись, Джордж, ну очнись, ты же взрослый человек, чтоб тебя!»
Кто-то же должен меня вразумить. Так дальше идти не может.
Но это шло и шло — год уже шло к тому времени. Она влетела ко мне наутро после моей первой поездки в Патни-вейл. Первая годовщина. Я об этом ей не сказал, но она и так знала. Одна из дат в ее календарике. Сказал только, что уезжаю, что меня не будет всю первую половину дня. Но ей, может, больше и не надо было, чтобы понять. Может, смотрела (и тогда, и сегодня), как я иду через улицу в цветочный магазин Джексона.
В тот день смолчала, как и сегодня утром. Прикусила язык, ждала. Ее знак уважения — через силу. Может быть.
Зато теперь…
А я, как дурак, раскололся, сказал ей все, когда вернулся. Словно подумал, что она так и так меня засекла. Словно подумал, что она была там, выследила меня, ездила за мной в Патни-вейл, видела меня на месте преступления.
Я в первый раз тогда провинился, и с ее стороны это было только предостережение — жесткое предостережение. Все, пора кончать!
«Цветы! Рехнуться можно. Дурдом. Мало ему этих идиотских свиданий. Цветы — на его могилу от ее имени!»
Цветы, между прочим, были в то утро и в моем кабинете. «Цветы для офиса». Желтые хризантемы в вазе.
Должно быть, так она положила, так рассчитала: подождать до утра. А там уж начистоту, всю правду. Если время само по себе, год целый, не подействовало — надо ему сказать. Надо этого идиота встряхнуть как следует.
Может быть — последний шанс для нее. И для идиота, может быть, тоже.
Она, наверно, собиралась с духом, разглаживала юбку, решалась.
Теперь я понимаю, что это не был совсем уж неуправляемый взрыв. Все ради меня же самого. Лицо пылало (выглядела — залюбуешься), но глаза светились прохладнее и ровнее. Думаю, она считала, что я просто-напросто впадаю в уныние — в жалкое, глухое, тяжелое уныние. И не хотела этого допускать, искренне не хотела ради меня.
«Скинь это с себя, Джордж».
И, наверно, она понимала: все или ничего. Храбрая! Это могло обернуться против нее. Все ее залпы. Если не получится, если я не скину это с себя, что ей останется? Одно уныние.
«Ну как ты не видишь? Год. А сколько их еще? Ты даже не знаешь. Пойми, тут глухо. Без толку. Пустой след».
Глухо. Она очень даже звонко это сказала. Пустой след. Наше выражение, детективное. Бывают удачи, находки — предъявляешь результат, кладешь в карман денежки, — а бывают, конечно, пустые следы…
Всего-навсего выражение, но я мысленно это увидел. Длинная голая каменистая дорога.
«Рита, сядь. Сядь бога ради. Стоять-то зачем».
Но есть вещи, заявила она, которые лучше высказывать стоя. И она их высказывает, потому что промолчала бы — чувствовала бы себя виноватой.
Ее надежда и ее риск — хотя вначале казалось, что особого риска нет: какой мужчина в конце концов не образумится? Какой мужчина навечно свяжется с убийцей?
Встряска, предостережение — но все было зря. Ничего не помогало, и она это видела. Да и момент вряд ли был выбран удачно — скорее уж совсем неудачно. Утро следующего дня. Стоит и отказывается сесть. Вдруг — словно это я позвал ее в кабинет, позвал сделать внушение, распечь. А то и сообщить об увольнении.
Вот как все повернулось.
Взрывы, фонтаны. Свет в ее глазах превратился в клейкие отблески. Но будь она проклята (и я это видел), если этому поддастся. Проклята! Поддалась однажды, давно, — и хватит. И тогда-то не надо было. Ноги твердо уперты в пол, голова вскинута.
«Да сядь же ты, Рита, прошу тебя».
«Не хочешь слушать — не надо. Черт с тобой, буду я еще… Дурдом. Твоя жизнь — ну и живи как знаешь».
«Рита…»
Теперь ей только и оставалось, что закрыть рот, поджать губы и повернуться ко мне задом, мстительно утешаясь тем, что бывают зады свободные, а бывают запертые. Теперь ей только и оставалось, что говорить себе: я сделала все возможное. Польза, правда, нулевая.
Только и оставалось, что выйти и плотно затворить за собой дверь. Не хлопая — бывают обстоятельства, когда не хлопаешь. Ужасная тишина, молчание по обе стороны двери, и ей только и оставалось, что молить телефон о звонке. «„Уэбб Инвестигейшнз“, слушаю вас» — и мы, как роботы, опять пошли бы каждый по своей программе.
Ей только и оставалось, что держаться за свое достоинство, приспособиться, взять себя в руки. Тяжелый случай…
Что ж, он может получить мою жалость, если захочет — если согласится на жалость. Я не против… Хотя мог бы получить куда больше.
Тяжелый случай — тоже случай, конечно. Но нельзя заниматься «случаем» всю жизнь.
Я мог бы остаться тут на всю ночь. Словно хочу это предотвратить, сделать случившееся неслучившимся. На этот раз — все по-другому. Глядите-ка, вон они там вместе, прямо сейчас: Боб и Сара. У себя дома, счастливы.
Номер четырнадцатый выглядит спокойным и неопасным. Может ли дом быть оправдан, избавлен от ответственности перед людьми? Не его же вина. Если кто-нибудь посмотрит на улицу в одно из этих мирных окон, он, может быть, представит себе все совершенно иначе: это я здесь зловредный элемент. Там машина какая-то стоит и стоит, в ней мужчина, что ему здесь надо?..
Мне полагается быть у себя дома, в тепле. Работа мне не по возрасту, но что делать — это в крови. Ночной дозорный.
Роман «букеровского» лауреата, сочетает элементы готической семейной саги, детектива, философского размышления о смысле истории и природе. Причем история у Свифта предстает в многообразии ипостасей: «большая» история, которую преподает школьникам герой романа, «малая» местная история Фенленда – «Земли воды», история человеческих отношений, романтических и жестоких. Биография учителя, которому грозит сокращение и «отходная» речь которого составляет внешний уровень романа, на многих уровнях перекликается с двухвековой историей его рода, также полной драматизма и кровавого безумия поистине фолкнеровских масштабов…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Жизнь соткана из мгновений, впечатлений, ассоциаций. Мало кто их запоминает во всех подробностях. Но Джейн Фэйрчайлд всегда обращала внимание на детали. И Материнское воскресенье 1924 года, день, когда разбился в автокатастрофе Пол Шерингем – ее любовник – она запомнила во всех подробностях, вплоть до звуков и игры теней, запахов и ощущений. И именно в этот день перестала существовать сирота-служанка Джейн и появилась известная писательница, которой предстоит долгая, очень долгая жизнь, в которую уместится правление нескольких королей, две мировые войны и много что еще.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
У Грэма Свифта репутация писателя проницательного и своеобразного, хотя пока что он издал лишь два романа — "Владелец кондитерской" и "Волан" — и сборник рассказов "Уроки плавания". К произведениям Г. Свифта в Англии относятся с большим вниманием, и британские критики в своих рецензиях не скупятся на похвалы в адрес молодого писателя: "удивительное чувство пропорции", "захватывающе, глубоко, едко", "изящно как по форме, так и по содержанию".Г. Свифт родился в 1949 году в Лондоне, где он живёт и поныне.
Четверо мужчин, близких друзей покойного Джека Доддса, лондонского мясника, встретились, чтобы выполнить его необычную последнюю волю – рассеять над морем его прах. Несмотря на столь незамысловатый сюжет, роман «Последние распоряжения» – самое увлекательное произведение Грэма Свифта, трогательное, забавное и удивительно человечное.Лауреат премии Букера за 1996 год.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.