Свет дня - [17]

Шрифт
Интервал

Я подхожу ближе — медленно, точно здесь какая-то черта, край. Хочется быть по меньшей мере спокойным, по меньшей мере пристойно-почтительным. Но чувствую, как вздымается ненависть, та же внезапная сумасшедшая ненависть, что и год назад, — может быть, даже еще неистовей.

Где иней растаял, трава кажется чистой, промытой.

Помедлив, делаю шаг вперед, вынимаю цветы из обертки, комкаю ее, сую в карман и кладу розы по-быстрому — никакой заминки. Ни жестов, ни тихих слов. Что это могут быть за слова? Но просто повернуться теперь и уйти я не могу. Какое-то время надо постоять, посмотреть. Грудь ходит ходуном, хоть я и прирос к месту.

Второй раз.

Пришел. Снова пришел. Здесь — вместо нее. Отметить годовщину.

Отдаю дань уважения (так, кажется, говорят?), хотя на самом-то деле сейчас виню его, ненавижу.

Вот что ты сделал, вот что ты с ней сделал. Позволил ей сделать это с тобой.

Солнце светит вовсю, а я черен от ненависти.

Может быть, через восемь лет, через девять — сколько их там окажется, — когда она отбудет срок, я приду сюда и не почувствую этого. Приду примиренный — или не приду вовсе. Мой срок тоже будет окончен.

Букет роз кажется тут недоразумением. Вспоминаю девушку в цветочном магазине. Ее улыбка.

«Перебери все случаи…»

Устроил все здесь Майкл, ее сын. Без малого два года назад. Прилетел из Сиэтла — взял «отпуск сочувствия», который продлился три месяца с лишним. Не знаю, сколько раз был у Сары. Знаю, что бывал, но думаю, что добра из этого не вышло, что сочувствия никакого не было. И знаю, что я ревновал: Сара все эти месяцы не хотела меня видеть, не черкнула мне ни строки. Впрочем, кто, собственно, я такой? Сыщик, нанятый на время. А он сын — разница.

Знаю, что он встречался с ее адвокатом. Что говорят адвокаты сыновьям в таких случаях? Знаю, что он встал на сторону отца. Ничего удивительного. Как Элен — на мою сторону.

Со мной, разумеется, встретиться не пожелал — хоть я и пытался. Но кто я такой? Наемный шпион его матери.

Ревность к сыну, который побыл и отправился восвояси, поехал к себе в Сиэтл и не стал делать того, что я делаю раз в две недели вот уже полтора года. Ничего больше от Майкла. Один я.

Второе наказание — как еще одна смерть: ты мне больше не мать. Она трудно это перенесла, знаю, догадываюсь. Скажем, если бы Элен не…

Но могла ли она, она его винить? И ему-то каково пришлось? Потерять разом и отца, и мать. Трудно — наверняка.

И стоять-то здесь ему наверняка было тяжело — здесь, на этом месте, две осени назад, среди потрясенных родственников отца. Тело лежало в морге почти три недели.

Сара, конечно, не могла прийти. Не была свободна.

Но я пришел. Я здесь стоял. Фокусник — возник ниоткуда, посмотрел и исчез. Потом дал отчет об увиденном.

Декабрьский день. Не такой, как сегодня. Сырой, хмурый, теплый. Мокрые комья земли, затоптанная трава.

Думаю о Рейчел, как будто ее глаза смотрят мне в спину.


Как можно ненавидеть мертвого? Нелепость. Такая же нелепость, как бояться, что после смерти будешь чувствовать огонь. Но я ненавижу — даже два года спустя. Вот что ты с ней сделал, вот куда ты ее отправил. Стою и ненавижу его. Сара не знает. «Съезжу и цветы положу». Был бы он жив, я, может, убил бы его. Нелепость — и тем не менее. Саре никогда не скажу. Убил бы — но мертвого не убьешь.

Да, я поехал. И положил цветы. Красивый день, сияющий, ясный. Деревья — как два ряда факелов.

Нет, он молчит.

А был бы у него дар речи, он, может, сказал бы: «Нет, ты не чувствуешь ко мне ненависти, какое там. Ты совсем другое чувствуешь. Ты доволен, разве не так? Я оказал тебе услугу. Ты доволен, что находишься там, а я здесь».

15

Как это началось? И когда? Даже Сара не могла сказать. Но она знала: началось. Почуяла, как мы всегда чуем первые веяния, носом, а видимые признаки появляются позже — следы, улики в подтверждение тому, о чем уже сказал тебе нос.

Какое-то время она была вроде меня — детектив, частный нюх, уловительница следов, запахов, — но не хотела этим быть, не хотела знать то, что уже знала.

Потом однажды бросила на него взгляд — на мужа, на Боба, — взгляд, сказала она, на который она не думала, что способна. И под этим взглядом он треснул, раскололся, вынужден был сознаться.

Что странно, вел себя так, будто он беспомощная жертва, будто его, а не кого другого, надо жалеть.

Старая уловка — очень может быть. Но не было ли такого отрезка по меньшей мере, такой начальной стадии, когда он чувствовал, что куда-то скользит, съезжает, и пытался сопротивляться? Хорошее время, время доброты — осень трехлетней давности соскальзывала в зиму, — когда для них для всех что-то переменилось. Новое существо в доме, новая мягкая атмосфера. Потребность взять под защиту. Ему, наверно, следовало быть пожестче, помозолистей — более медиком, что ли. Разве он не привык? Сочувствие и добросердечие заскользили, стали таять, превращаться во что-то другое.

Или это произошло в один миг? Могло быть и так. Один из моментов, когда все переворачивается вверх дном. Никаких предварительных петляний, никаких споров с самим собой, никаких ежедневных взглядов на нее — взглядов подставного отца и в то же время шпиона, скрывающегося в темноте. Момент, возможность. Они были в доме одни. Глухая зима. Шторы задернуты. Они метнулись друг к другу, как вспугнутые животные. Дверь осталась открытой. Их взгляд друг на друга был не двумя столкнувшимися и мгновенно отскочившими взглядами, а чем-то единым — скользящим затвором, который разом замкнулся, чем-то таким же недвусмысленным, как взгляд Сары на него несколько недель спустя.


Еще от автора Грэм Свифт
Земля воды

Роман «букеровского» лауреата, сочетает элементы готической семейной саги, детектива, философского размышления о смысле истории и природе. Причем история у Свифта предстает в многообразии ипостасей: «большая» история, которую преподает школьникам герой романа, «малая» местная история Фенленда – «Земли воды», история человеческих отношений, романтических и жестоких. Биография учителя, которому грозит сокращение и «отходная» речь которого составляет внешний уровень романа, на многих уровнях перекликается с двухвековой историей его рода, также полной драматизма и кровавого безумия поистине фолкнеровских масштабов…


Химия

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Материнское воскресенье

Жизнь соткана из мгновений, впечатлений, ассоциаций. Мало кто их запоминает во всех подробностях. Но Джейн Фэйрчайлд всегда обращала внимание на детали. И Материнское воскресенье 1924 года, день, когда разбился в автокатастрофе Пол Шерингем – ее любовник – она запомнила во всех подробностях, вплоть до звуков и игры теней, запахов и ощущений. И именно в этот день перестала существовать сирота-служанка Джейн и появилась известная писательница, которой предстоит долгая, очень долгая жизнь, в которую уместится правление нескольких королей, две мировые войны и много что еще.


Антилопа Хоффмейера

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Близорукость

У Грэма Свифта репутация писателя проницательного и своеобразного, хотя пока что он издал лишь два романа — "Владелец кондитерской" и "Волан" — и сборник рассказов "Уроки плавания". К произведениям Г. Свифта в Англии относятся с большим вниманием, и британские критики в своих рецензиях не скупятся на похвалы в адрес молодого писателя: "удивительное чувство пропорции", "захватывающе, глубоко, едко", "изящно как по форме, так и по содержанию".Г. Свифт родился в 1949 году в Лондоне, где он живёт и поныне.


Последние распоряжения

Четверо мужчин, близких друзей покойного Джека Доддса, лондонского мясника, встретились, чтобы выполнить его необычную последнюю волю – рассеять над морем его прах. Несмотря на столь незамысловатый сюжет, роман «Последние распоряжения» – самое увлекательное произведение Грэма Свифта, трогательное, забавное и удивительно человечное.Лауреат премии Букера за 1996 год.


Рекомендуем почитать
Что мое, что твое

В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.


Черные крылья

История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.


Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.