Свет человеков - [6]

И тут поднялся Лот.

— Чапа вернулась, — сказал я.

— Вижу.

— Наверное, она по нам соскучилась, — сказал я и осекся.

Лот не ответил, наклонился и взял в руки Чапин хвост.

— По-моему, не хорошо, что мы ее так рассматриваем, — сказал я. — Она все чувствует.

Чапа сидела ни жива, ни мертва.

— Надо ей дать понять, что мы ей рады…

— А вдруг это не она? — неожиданно сказал Лот. — Где она была?

— Не знаю. Но все равно это наша собака. Наша любимая Чапа. Скажи ей что-нибудь ласковое!

Лот бросил хвост.

Раздражение Лота в этот момент объяснялось очень просто: представьте себе, что на своем письменном столе вы потеряли что-нибудь очень заметное… Спички, например. Весь день… Даже не один, а два или три дня ушло у вас на то, чтобы найти коробок. Кроме вас в комнату никто не входил. То есть никакой комнаты по условиям задачи нет. Есть стол. Даже не целиком, а лишь крышка. И вот по этой крышке вы миллиметр за миллиметром в течение продолжительного времени как последний дурак ползаете… А потом вдруг коробок объявляется. Сам. Как в цирке. И вам мат. И все с вами ясно!

За несколько дней остров был обшарен нами вдоль и поперек с той же тщательностью, что и упомянутая выше крышка стола. Собаки не было.

«ВЕРНУЛАСЬ ЧАПА. ЧТО С НЕЙ БЫЛО, МЫ НЕ ЗНАЕМ. БЫЛО БЫ ЕСТЕСТВЕННЫМ СВЯЗАТЬ ЕЕ ПОЯВЛЕНИЕ С ЛОДКОЙ, ВЕЧЕРОМ ПОБЫВАВШЕЙ НА ОСТРОВЕ. НО ВЕДЬ В ТОТ ДЕНЬ, КОГДА ЧАПА ИСЧЕЗЛА, НИКАКОЙ ЛОДКИ НЕ БЫЛО! КТО БЫЛ В ЛОДКЕ? КТО ОСТАВИЛ ПРОДУКТЫ? МОЖЕТ БЫТЬ, СТАРИК? ТОЛЬКО ОН ЗНАЕТ О НАШЕМ ПРЕБЫВАНИИ НА ОСТРОВЕ. НО ПОЧЕМУ ОН НЕ СНЯЛ НАС ОТСЮДА? ПОЧЕМУ УЕХАЛ, НЕ ДОЖДАВШИСЬ? ОТКУДА УЗНАЛ, ЧТО У НАС КОНЧАЕТСЯ ВОДА? КАК В ЕГО ЛОДКЕ ОКАЗАЛАСЬ СОБАКА? (ЕСЛИ ОНА ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТАМ ПОБЫВАЛА!) ЧАПА БЛИЗКО К СЕБЕ НИКОГО ИЗ ПОСТОРОННИХ НЕ ПОДПУСТИТ, КРОМЕ МЕНЯ, МАТЕРИ И ЛОТА. ЧТО СТАРИК ЗНАЕТ ОБ ОСТРОВЕ? ЧТО ВООБЩЕ ТУТ ПРОИСХОДИТ? КАК МЫ ОТСЮДА ВЫБЕРЕМСЯ?»

Я проснулся первым. В закрытые глаза сквозь щели в досках хибары било солнце. Я тут же вспомнил ночную историю. Собственно говоря, ее не пришлось даже вспоминать, я проснулся с этой историей, потому что всю ночь она торчала в голове, как гвоздь. Проснулся и Лот. Открыл глаза и отвернулся к стене. Было видно, что вставать ему не хочется. Встать в данный момент — значило наткнуться на Чапу, валявшуюся у входа, и задать себе опасный вопрос: где она была? Потом пойти к непросохшим углям и убедиться, что меж них нет ни искорки огня и пищу готовить не на чем. Вот что значило для нас встать. Поэтому мы предпочитали лежать голодными. В хибаре было неуютно, нам хотелось есть и не хотелось прибираться.

«БРОСИЛИ В МОРЕ БУТЫЛКУ С ЗАПИСКОЙ, ЧТОБЫ НАС ОТСЮДА СНЯЛИ. ЧТО БЫ ТЕПЕРЬ НИ ПРОИЗОШЛО, БУТЫЛОЧКА БУДЕТ ПЛАВАТЬ!»

Под маяком бухта по-прежнему была основательно забита нефтью, на поверхности плавала рыхлая серая пена. Когда я вернулся к брату, он записал в дневнике:

«СТАРИК ПРИЕЗЖАЛ НЕСПРОСТА.»

«ПЕРЕБРАЛИСЬ ОБРАТНО В ПАЛАТКУ. ПОВЕРХ НЕЕ НАТЯНУЛИ ПРОРЕЗИНЕННУЮ ТКАНЬ, ИЗ КОТОРОЙ БЫЛ СВЕРНУТ ТЮК. ТЕПЕРЬ ДОЖДЬ ПАЛАТКЕ НЕ СТРАШЕН. ВОДА ПОСЛЕ ДОЖДЯ МУТНАЯ, ВИДИМОСТЬ НЕ БОЛЕЕ МЕТРА. ЧАПА ОПЯТЬ ШЛЯЕТСЯ НЕИЗВЕСТНО ГДЕ И ЗАЧЕМ».

Потом мы сидели на берегу, а Лот охотился, хотя было уже темновато. А позже произошло событие, перевернувшее нашу жизнь:

«МЫ ДОБЫЛИ ОГОНЬ».

Додумался Лот. От спичек ничего не осталось — их головки превратились в мокрую грязную кашу. Лот осторожно раздавил лампочку одного из фонарей и раскаленной спиралью прикоснулся к листу бумаги. Спираль тут же перегорела, но бумага начала тлеть. Затаив дыхание мы следили за тем, как маленькое пламя покусывает угол листа. Огонь! Теперь дотянем! Переживем! Ничего нам теперь не сделается! С огнем ничего не страшно! В эти минуты мы, наверное, походили на первобытных дикарей, в руках которых оказалось неземное сокровище — огонь. С огнем вспыхнуло и расцвело со всей свирепостью чувство голода. В котелок полетело все, что нашлось под руками съестного. На острове вкусно запахло…

А ночью мне приснилось купе скорого поезда. И был удивительно приятен особый казенный запах вагона, и стук колесных пар, и летел в бескрайнюю ночь спасительный свисток локомотива, и не было больше острова, а была шершавая безопасная стенка купе, и опасный край верхней полки, и то и дело сползающее вниз скользкое одеяло… Мы мчались домой.

Тем неприятнее было пробуждение. Полную растерянность вызывал небольшой и в принципе очень банальный бумажный стаканчик вроде того, какие дают в киосках вместе с «Пепси». Стаканчик этот был свежим, от него вкусно пахло. Теперь им играла Чапа — вылизывала, мяла в лапах. Лот подобрал стаканчик за палаткой. Не в воде и даже не у обреза воды, а на берегу. Вот что было страшно! В воде — тут все просто, мало ли всякой дряни плавает в морях. А вот стаканчик на берегу — это посерьезнее! Мы сидели у костра и перебирали все возможные варианты появления на острове такой престраннейшей и такой пренеприятнейшей штуковины. Объяснения не было. Этот момент я помню особенно хорошо: у брата блестит под носом капелька пота, и он то и дело смахивает ее ладонью. Но она появляется вновь, и он опять ее смахивает. Чапа перекладывает голову с одной лапы на другую, а когда ей это надоедает, идет в палатку и шумно шарит по пакетам. А мы почему-то не реагируем, вместо того, чтобы отвесить ей законного пинка. Мы молчим, а, может быть, как раз в этот момент нам следовало бы кричать и метаться по острову. Но нам этого не хочется. И не только потому, что все это абсолютно бессмысленно, но и потому, что этим можно чему-нибудь навредить. Покою нашему, например, которого у нас не было уже много дней из-за причин куда более серьезных, нежели этот треклятый стаканчик! Мы ведь так устали, так измотались… Нам так плохо и неуютно на острове. Нам хочется домой или, наоборот, уже никуда не хочется. Необходимо, чтобы кто-нибудь нам помог. Или вовсе не помогал и оставил все как есть. Но Чапа так сверкает на меня глазами, что я невольно вздрагиваю, кричу и бужу брата. Он словно оглушенный, встает и, пошатываясь, бредет к палатке. А я иду вслед за ним, чувствуя нестерпимую пустоту внутри.