Сверкающий цианид - [9]

Ирис облегченно вздохнула. Может быть, после возвращения Джордж придет в себя?

И вот вдруг прошлой ночью ее разбудил осторожный стук в дверь. Ирис включила свет, посмотрел время — всего лишь час.

Она натянула халат и подошла к двери. Подумала, так будет приличнее, чем просто крикнуть «Войдите».

За дверью стоял Джордж. Он еще не ложился, на нем был вечерний костюм. Дышал он прерывисто, лицо было странного голубого оттенка.

Он сказал:

— Ирис, спустись в кабинет. Мне надо с тобой поговорить. Мне надо с кем-нибудь поговорить.

Полусонная, теряясь в догадках, она безропотно повиновалась ему.

В кабинете он прикрыл дверь и указал ей на кресло, стоящее подле стола, сам расположился напротив. Он пододвинул ей коробку с сигаретами, вынул одну, закурил, это далось ему не сразу, руки дрожали.

Она спросила:

— Что случилось, Джордж?

Страх охватил ее. Он был бледен, словно мертвец, и говорил, задыхаясь, как человек, пробежавший большое расстояние.

— Я больше не могу. Я этого не вынесу. Ты должна мне сказать… Правда ли это… возможно ли…

— О чем ты, Джордж?

— Ты не могла не заметить. Ведь она должна была что-нибудь сказать. Была какая-то причина…

Ирис удивленно смотрела на него. Он потер лоб.

— Ты не понимаешь, о чем я говорю. Я вижу. Не пугайся, крошка. Ты должна мне помочь. Припомни что сможешь. Постой, постой, никак не соберусь с мыслями, но ты сейчас все поймешь… Посмотри-ка эти письма.

Он отпер один из ящиков письменного стола и достал оттуда два листка бумаги.

— Прочти, — сказал Джордж, подавая листки.

Ирис внимательно посмотрела на оказавшуюся в ее руке бумагу. Там черным по белому значилось: «Ты думаешь, что твоя жена совершила самоубийство. Нет. Ее убили». Вторая записка: «Твоя жена, Розмари, не покончила с собой. Ее убили».

Ошеломленная, Ирис не могла отвести взгляда от писем.

Джордж продолжал:

— Я получил их три месяца назад. Сначала решил, что шутка — жестокая, подлая шутка. Потом подумал: с чего бы Розмари стала себя убивать?

Ирис повторила заученным голосом:

— Нервное истощение в результате инфлюэнцы.

— Да, но ты подумай, это же сущий вздор, не так ли? Сколько людей болеет инфлюэнцей, а потом испытывают нервное истощение — и что?

Ирис с усилием произнесла:

— Может быть, она была несчастна?

— Да, допустим, — спокойно ответил Джордж. — Но что ни говори, не понимаю, как это Розмари покончила с собой только из-за того, что она была несчастна. Она могла этим пугать, но не думаю, чтобы она действительно осуществила свою угрозу.

— Но ведь она все-таки это сделала, Джордж! Какое тут может быть другое объяснение? Да и вся эта дрянь, которую нашли у нее в сумочке, доказывает правильность сделанного вывода.

— Знаю. Все подтверждается. Но как только я это получил, — он дотронулся пальцем до анонимок, — у меня в голове все перевернулось. И чем больше я об этом думаю, тем сильнее чувство: что-то тут не так. Вот почему я задавал тебе эти бесконечные вопросы — про врагов Розмари. А также — не обмолвилась ли она когда ненароком, будто кто-то внушает ей страх. Неизвестный, убивший ее, должен был иметь на то основание…

— Джордж, ты сходишь с ума.

— Иногда и мне тоже так кажется. А потом вдруг меня охватывает уверенность, что я прав. Нужно все узнать. Выяснить. Помоги мне, Ирис. Подумай. Вспомни. Главное — вспомни. Все до мельчайших подробностей. Ведь если ее убили, значит, убийца в тот вечер сидел с нами за одним столом. Согласна?

Разумеется, она была с этим согласна. Следовательно, не следует противиться воспоминаниям. Нужно все вспомнить. Музыка, барабанная дробь, притушенные огни кабаре, снова яркий свет и распростертая на столе Розмари с посиневшим, сведенным судорогой лицом.

Ирис задрожала. Ее охватил страх — панический страх. Нужно подумать… все воскресить… вспомнить. Во имя Розмари.

Прочь забвение.

2. Руфь Лессинг

Руфь Лессинг не покидали, лишь временами притуплялись в суматохе заполненного делами дня воспоминания о жене ее хозяина Розмари Бартон.

Розмари ей не нравилась, на то были причины. Но до того ноябрьского утра, когда она впервые встретилась с Виктором Дрейком, она и не осознавала, сколь велика ее неприязнь.

Та беседа с Виктором положила начало всему, привела поезд в движение. До этого все ее чувства и мысли были настолько скрыты в глубинах сознания, что не имели реального значения.

Она была предана Джорджу. С самого начала. Когда она впервые пришла к нему, холодная, уверенная в себе двадцатитрехлетняя женщина, то сразу же поняла, насколько ему необходима опека. Она подбирала ему приятелей, направляла увлечения. Она удерживала его от различных сомнительных авантюр и благословляла тогда, когда необходимо было рискнуть. И ни разу в течение их продолжительного сотрудничества она не дала Джорджу повода усомниться в ее работоспособности, внимательности и исполнительности. Ее внешность радовала глаз, особое удовольствие Джорджу доставляли аккуратные темные блестящие волосы, великолепно сшитые свеженакрахмаленные блузки, маленькие жемчужины в мочках красиво очерченных ушей, бледное, чуть припудренное лицо, слегка подкрашенные розовой помадой губы.

В ней не было недостатков.