Сверхновая американская фантастика, 1996 № 08-09 - [49]

— Стойте! — вскричал Нарсисо. Схватив ружье Чавеса, он удержал его рукой. Чавес вырывался, но Нарсисо был слишком огромен и силен.

— Я поговорю с ним, — сказал Нарсисо. Он оттолкнул Чавеса. — Я разделяю твое горе, Чавес, — сказал он, — но одного убийства на сегодня довольно. Людей, должно быть, убедила его искренность, потому что они отошли и замерли.

Склонившись над бетонным парапетом, Нарсио закричал во тьму.

— Эгей, Лупито! Это я Нарсисо. Это я, паренек, твой «компадре»! Послушай, друг — дурное дело свершилось этой ночью, но если мы поведем себя достойно, мы порешим его — дай только мне сойти вниз да потолковать с тобой. Лупито. Я помогу тебе…

Я взглянул на Лупито. Тот следил за всеми, кто стоял на мосту, но теперь, едва Нарсисо заговорил с ним, я увидел, как голова его свесилась на грудь. Он словно раздумывал. Я стал молиться, чтобы он послушал Нарсисо и чтобы гневные, отчаявшиеся люди на мосту не допустили греха смертоубийства. Ночь безмолвствовала. Мужчина на мосту ждали ответа. Слышался лишь плеск воды в реке.

— Амиго! — взывал Нарсисо. — Ты ведь знаешь, я твой друг, и хочу помочь тебе, парень. — Он тихонько засмеялся.

— Эй, Лупито, помнишь, всего несколько лет назад, перед тем как уйти на войну, помнишь, впервые пришел в «Восемь Шаров» сыграть самую малость. Помнишь, я сказал тебе, что Хуан Ботас чуть-чуть метит тузов табачной жвачкой; а он — то думал, ты совсем желторотый, да только ты обыграл его! — Он вновь рассмеялся. — То были славные времена, Лупито, перед войной! А теперь нам надо решать это злое дело… Но здесь есть друзья, они помогут тебе —…

Я видел, как затряслось напряженное тело Лупито. Приглушенный, горестный крик вырвался из его груди и слился с плеском воды в реке. Голова его медленно раскачивалась, и мне казалось, он, должно быть, думал и боролся с собой — сдаться ему или остаться гонимым, но вольным. Затем, как спущенная пружина, он вскочил, подняв пистолет прямо вверх. Вспыхнул огонь и громом отдался выстрел. Но стрелял он не в Нарсисо, не в людей на мосту. Лучи фонарей нашли его.

— Вот Вам и ответ! — возопил Чавес.

— Он стреляет! Стреляет! — Вскричал другой голос. — Он обезумел!

Пистолет Лупито прогремел снова. И опять — не в людей на мосту. Он стрелял, привлекая их огонь!

— Стреляйте же! Стреляйте же! — вскричал кто-то на мосту.

— Нет, нет! — шептал я сквозь стиснутые зубы. Но было уже поздно. Испуганные люди отозвались, нацелив ружья с моста. Раздался одиночный выстрел, потом последовал залп, словно из пушки, словно раскат грома в летние грозы.

Немало выстрелов поразило цель. Я видел, как Лупито, подброшенный пулями, упал навзничь, потом поднялся и, хромая и крича, пустился к берегу, где лежал я.

— Благослови… — казалось, вскричал он и тут раздался второй залп с моста, но на сей раз он прозвучал, словно хлопанье крыл, словно голуби, взмыв, закружились, ища гнездовья на церковной крыше. Потом Лупито упал ничком, все выгребая и выгребая руками, на берег из святых вод реки, прямо передо мною, хотел протянуть руки и помочь, но оцепенел от ужаса. Он взглянул на меня; лицо его было омыто водой, истекало горячей кровью, но уже было оно смуглым и мирным, сникая на прибрежный песок. Странный, клокочущий звук вырвался из его горла, и он затих. Вверху, с моста, взмыл громкий общий крик. Мужчины уже бежали к краю моста, чтобы, спустившись, взять человека, чьи безжизненные пальцы впились в мягкий, мокрый песок прямо передо мною.

Повернувшись, я побежал. Черные речные тени обступали меня, пока я несся к спасательным родным стенам. Ветви хлестали и резали лицо, лозы и корни хватали за ноги, в безумном бегстве я тревожил покой уснувших птиц, и их хриплые крики и хлопанье крыльев неслись мне навстречу. Ужас ночной тьмы никогда не был для меня полнее, чем в ту ночь. Еще услыхав первый выстрел, я стал молиться вслух, и не перестал, пока не достиг дома. Снова и снова в уме моем проносились слова покаянной молитвы. Я еще не был знаком с катехизисом, и не был еще у святого причастия, но мать обучила меня уже Покаянию. Ее следовало читать после исповеди священнику или в качестве последней, предсмертной молитвы.

Слышал ли ее Бог? Стал бы слушать? Видел ли моего отца на мосту? И куда отлетела на крыльях душа Лупито? Или ее унесло вниз по реке к плодоносным долинам, на поля моего дяди?

А священник мог бы спасти Лупито. Ах зачем только моя мать мечтает о том, чтоб я стал священником! Какою властью смог бы я смыть пятна крови с нежных вод реки? Кажется, тут я заплакал, потому что, выйдя из речных зарослей, и направляясь к холмам, я впервые услыхал собственные рыдания.

И тога-то раздался крик совы. Задыхаясь, между рыданьями, я застыл, вслушиваясь в ее песню. Колотилось сердце, грудь болела, но едва я расслышал уханье совы Ультимы, в лунном ночном свете ко мне сошел покой. Долго стоял я неподвижно. Я понял, что сова была со мною всю ночью Она следила за всем, что происходило на мосту. И весь кошмарный, темный страх, владевший мною, внезапно исчез.

Я поглядел на дом, который возвели на холме, на поросшем можжевельником холме, мой отец и братья; он стоял в тишине и мире, в синеве ночи. Небо сверкало миллионами звезд; светил рогатый месяц Девы, серп Луна, родичей моей матери. Мать станет молиться за душу Лупито.