Сверхновая американская фантастика, 1995 № 02 - [22]

Стены были гордостью города, высокие и надежные, воздвигнутые во времена, когда с запада грозили набеги чужеземцев, жадные князья жили на востоке, а к югу и северу от города хозяйничали шайки разбойников. Две сотни лет те стены охраняли купцов и градоначальников, крестьян и рыбаков, священников и поэтов Пи Лао.

Собственно, пока никто не пытался проломить стены Пи Лао. Аиния горизонта — ни с севера, ни с юга, ни с востока, ни с запада — ни разу не ощетинилась чужими знаменами и кровожадно занесенными мечами. Ворота не запирались с тех пор, как были построены. Босоногие мальчишки запускали с башен голубей, а из бойниц вывешивали просушивать одеяла. Дети играли на внешнем проходе стены. Стражи сонно бродили по каменным плитам, даже не подозревая, что скоро им придется возблагодарить своих искусных в фортификации предков.

Именно оттуда, со стены, Хуан решил послать богам свою молитву, начертанную на шляпе. Он вскарабкался на самый карниз и бросил шляпу со всей силой своей веры вверх, на ветер.

Из этого опыта Хуан постиг две вещи: боги весьма невнимательны, а ему нужно найти способ возвращать назад свою шляпу.

Чего он только не испробовал: ведь шляпа то улетала далеко-далеко, теряясь в закатных тенях, то летела даже к реке Тенг, которая огибала город с двух сторон, го ее подбирал крестьянин на своем поле далеко внизу, — тогда Хуан не мог ее найти, как ни старался.

Он возвратился в свою комнатушку при школе, немного разочарованный, огорченный, но тем не менее уверенный в том, что нашел способ послать свой призыв небесам. Он не спал ночь, мастеря шляпу лучше прежней. Конечно, шляпой ее назвать было трудно. Во-первых, она была квадратная и обтянутая шелком, наилегчайшим из тех шелков, что он мог достать, шелком от подкладки красивого, но поношенного халата, доставшегося от управителя города. Это была любимая одежда учителя, который, как и все южане, любил кутаться от ветра и стужи. Хуан надеялся, что учителя не прохватит скозняком через утончившуюся по его вине полу халата.

Хуан соорудил рамку из легких бамбуковых палочек и прутиков и туго натянул шелк. Затем взял кисти и бутылочки с краской и начал писать молитву: тушь струилась по материи, потеки он превращал в завитки, завитки становились веточками, на веточках вырастали плоды, а над плодами кружились бабочки и птицы. Робкий и неуверенный в себе, Хуан не мог и представить, что так искусно владеет кистью, но когда «шляпа» была готова, душа его наполнилась гордостью и чувством прекрасного.

Он был не очень уверен в своей молитве. Она казалась несколько прямолинейной и самонадеянной, то же ощущение возникало у него и во время проповеди, когда кто-нибудь останавливался послушать. Но все же она была здесь, сохла на шелке. Он лег спать. Следующее утро станет самым важным в его жизни.

Рассвет прочил прекрасный ветреный день, и Хуан был уже на стене незадолго до того, как солнце прорвало восточную завесу. Где-то внизу крестьяне запели песнь урожая. Продавец лапши затянул хвалу своим изделиям на улицах города. Какой-то мальчик бежал по стене, а позади него на веревочке летела свистулька. Тут Хуан забросил в небо свою молитву.

Ветер подхватил «шляпу», точно листок с дерева, и яростно закружил Мгновение она висела, покачиваясь в воздушных струях, затем начала падать в тень городской стены, и надежды Хуана рухнули вместе с ней. Но на сей раз он привязал к «шляпе» тонкую веревку. Веревка натянулась, и воздушный змей — вот что это теперь было такое — воздушный змей лег на ветер. Податливая рамка немного изогнулась. И вот он поднялся вверх, парящий, петляющий, дергающийся на конце веревки подобно безумцу, танцующему на угольях. Хуан закричал от радости.

Затем ветер улегся. Воздушный змей затих и внезапно начал валиться вправо. Хуан почувствовал, как сердце подпрыгнуло в груди от желания, чтобы подпрыгнул, встрепенулся и воздушный змей. Порыв ветра — и воздушный змей опять вышел из крена и резко взмыл вверх. Веревка едва не выскользнула из пальцев Хуана. Он сжал ее и почувствовал, как ожгло ладони. Воздушный змей закружился и нырнул, подобно своенравному дракону, уже не управляемый Хуаном. Наконец он стал снижаться с подветренной стороны стены. Веревка ослабла, и змей упал, ударившись о камни.

Хуан подобрал его. Руки дрожали от волнения. Сердце учащенно билось. Он взирал на воздушного змея с изумлением, поворачивал его к солнцу — и опять едва не упустил его. Обернулся и увидел нескольких ребятишек, уставившихся на него широко раскрытыми глазами, и среди них того мальчика с флейтой. Он широко улыбнулся, и они заулыбались в ответ.

— Я должен его немного приучить к рукам, — сказал Хуан детям и присел на выступ стены поразмыслить, качая воздушного змея в подоле халата, как в колыбели. И тут его снова осенило. Он развязал кушак. Ловкими пальцами распорол край и оторвал от подкладки длинную тонкую полоску ткани. Привязал полоску к одному краю воздушного змея.

— Это устремит тебя ввысь, — сказал он змею.

Затем вытянул руки перед собой и позволил ветру подхватить воздушного змея. На этот раз он отпускал бечеву осторожно, податливо уступая порыву, немного придерживая, когда ветер ослабевал. Ленточка от кушака развевалась и дразняще трепетала. Воздушный змей устремился в небо, поднимаясь все выше и выше к самым облакам. Дети ликовали.