Сверхновая американская фантастика, 1994 № 05 - [3]

Зайдя в прихожую, я услышал сигнал телескрина, однако едва я подошел к нему, как сигнал прекратился. Включив блок, фиксирующий звонки, я обнаружил, что звонили из Хемпстеда, а по цифровому коду абонента догадался, что это был Карел Вайсман. 23.45 —поздновато, да и спать очень хочется — я решил перезвонить ему с утра, однако, раздеваясь перед сном, я почувствовал себя неуютно. Мы с Карелом очень старые друзья, и он частенько названивал мне в позднее время — просил найти для него что-нибудь в Британском Музее, где я нередко провожу свое утро. Но сейчас какая-то неясная внутренняя тревога не давала мне покоя; я подошел в халате к телескрину и набрал его номер. Ответа долго не было. Я уже было собрался дать отбой, как на экране появилось лицо его секретаря:

— Вы слышали новость?

— Какую? — спросил я в ответ.

— Доктор Вайсман мертв.

Я настолько был ошеломлен, что пришлось присесть. Собрав остатки разбегающихся мыслей, я спросил:

— Откуда же я мог слышать?

— Об этом сообщили все вечерние газеты.

Я сказал, что только вошел в дом.

— Да я вижу, — ответил он. — Я весь вечер пытался дозвониться к вам. Вы не могли бы приехать к нам прямо сейчас?

— Но зачем? Чем я могу помочь? Кстати, как самочувствие миссис Вайсман?

— Она до сих пор в шоке.

— Да как же это случилось?

Бомгарт ответил, не меняя выражения лица:

— Он покончил с собой.

Помню, что я тупо смотрел на него несколько секунд, а затем взорвался:

— Что за чушь?! Это же невозможно!

— К сожалению, в этом нет никаких сомнений. Пожалуйста, приезжайте поскорей.

Он собрался отключить контакт. Я заорал:

— Вы что, с ума меня решили свести? Да что там произошло наконец?!

— Он принял яд. Это все, что я знаю. Но в письме он велел связаться с вами как можно быстрей, так что приезжайте. Мы все очень устали.

Я вызвал геликэб и принялся одеваться, поминутно повторяя в оцепении, что этого не может быть. Карела Вайсмана я знал лет тридцать еще со студенческих дней в Уппсале[2]. Он был во всех отношениях замечательным человеком — умным, проницательным, терпеливым, обладал огромной энергией и подвижностью. Этого не может быть. Такой человек никогда не пойдет на самоубийство. О да, я, конечно, слышал, что мировая статистика самоубийств увеличилась с середины века в пятьдесят раз и что иногда с собой кончают люди, от которых этого совсем не ждешь. Однако известие о том, что Карел Вайсман покончил жизнь самоубийством, равносильно сообщению о том, один плюс один равно трем. В этом человеке не было ни единого атома саморазрушения. При любых обстоятельствах он был меньше всего неврастеником и наиболее целостной личностью из всех, кого я знал.

Интересно, могло ли это быть убийством? А вдруг его убил агент Организации Центральноазиатских сил? Мне приходилось слышать и не такое — во второй половине восьмидесятых годов политическое убийство превратилось в точную науку. Вспомним гибель Хаммельмана и Фуллера — пример того, что даже ученые, работающие в сверхсекретных условиях, не могут чувствовать себя в безопасности. Однако Карел — психолог, и, насколько я знаю, он никоим образом не был связан с правительством. Основные его доходы поступали от огромной промышленной корпорации, которая платила ему за разработку способов борьбы с конвейерным неврозом[3] и за исследования в области общего подъема производительности.

Бомгарт уже ожидал меня на крыше, куда приземлилось такси. Как только мы остались одни, я тут же спросил:

— А может быть, это убийство?

— Конечно, не исключено, но пока нет оснований для этой версии. В три пополудни он удалился к себе в кабинет поработать и просил, чтобы его не беспокоили. Окно у него было закрыто. Я просидел в приемной два часа. В пять его жена принесла чай и обнаружила его мертвым. Он оставил письмо, написанное от руки. Яд принял из стакана, который сполоснул в раковине.

Через полчаса я убедился, что мой друг действительно покончил с собой. В противном случае его убийцей должен быть Бомгарт, во что я никогда не поверю. Как истинный швейцарец, Бомгарт отличался умением владеть собой, но даже он был настолько подавлен и находился в таком смятении, что невозможно было представить себе, какой актер способен симулировать такое состояние. С другой стороны, осталось письмо Карела. Со времени изобретения Помроем электронно-сравнительной машины подделка подписей стала одним из редчайших преступлений.

Покинул я этот дом скорби в два ночи, так и не поговорив ни с кем, кроме Бомгарта. Своего мертвого друга я не увидел, да и не особенно стремился к этому, зная, до чего ужасны лица погибших от цианистого калия. Эти таблетки он достал у одного душевнобольного пациента буквально вчера.

Само по себе письмо оказалось весьма странным — в нем ни слова сожаления по поводу добровольного ухода из жизни. Написано оно было дрожащей рукой, но в довольно ясной форме. В нем он объявлял о том, какая часть имущества должна отойти сыну, а какая — жене. Он также просил меня стать его душеприказчиком и заняться судьбой его научных бумаг, упоминал о той сумме денег, которая полагалась мне, а также о тех деньгах, что могут понадобиться для публикации его работ. Мне дали фотокопию — оригинал забрали полицейские, — но и по ней было видно, что письмо подлинное. На следующее утро электронный анализатор подтвердил это.