Сверхновая американская фантастика, 1994 № 02 - [47]

Если бы я была, к примеру, неоиеговисткой, ты имел бы все основания усомниться в моих «видениях». Но я наблюдала — и только, причем в стороне от толпы и всеобщей паники; так какая же причина могла заставить галлюцинировать меня и Иверсонов одновременно? Очнись, Ник!

Им даже удалось запечатлеть эту так называемую «галлюцинацию» на видеопленку — я это точно знаю, потому что прошлой ночью они показывали снежные хлопья, падающие над Тибром, потом над Сеной и Темзой — пока передачу внезапно не прекратили, это случилось примерно в 12.45.

Если услышишь что-нибудь новенькое, пожалуйста, дай мне знать. И рассчитывай на то же самое с моей стороны. А сейчас я собираюсь заглотнуть остатки кофе и ненадолго отключиться. Архив открывается всего через час, и еще двадцать минут на то, чтобы добежать до него…

С любовью, Дэнни

ЭОТ

Адресант: Лора (а) ист. Флоренция. Универснет // 14:53 GMT 200919

Адресат: Баринг (а) хим. Вашингтон. Универснет // 07:00 PDT 200919

Кому. Николасу Барингу

От кого: Дениз Аорэ

Примечание: Частная переписка

В пятницу днем

Хм. Клянусь Богом, не понимаю, как Флоренция очутилась в двадцать первом веке. Считается, будто Европа лишь ненамного отстает от нас в общем И целом — не знаю, может быть так оно и есть, однако в Государственный Архив всему, что хоть отдаленно напоминает прогресс, вход строго-настрого воспрещен: с тем же успехом архив мог бы служить машиной времени, совершающей мгновенную переброску посетителей в средние века. Да, да, это старая песенка, но позволь тебе заметить, после того, что произошло сегодня утром, мне ничего не стоит спеть тебе несколько абсолютно свеженьких куплетцев.

К архиву я подоспела ровно в восемь пятнадцать — как раз вовремя, чтобы присоединиться к трем другим ранним пташкам, ожидавшим его открытия. Я хотела заказать кое-какие материалы до девяти тридцати: мне не терпелось поработать с Esecutore filza, который (в конце концов) должен был прийти в Депозитарий. Мы обменялись нашими Buon Giornos[15] и сели ждать. Потом мы ждали. Ждать пришлось долго. Примерно к девяти тридцати собралась толпа человек в двадцать или около того, ждущих, когда откроют зал. Ученые-иностранцы (и я в их числе) с трудом удерживались от жалоб на видимый произвол и разгильдяйство итальяшек. Скуки ради мы принялись строить различные предположения относительно возможных причин задержки (и это занятие почти развеселило нас). Помнится, больше всего нам понравилась мысль о том, что все итальянские чиновники, в том числе служащие Государственного Архива пали жертвой грандиозного заговора. (Немыслимое сочетание допотопного и архисовременного, встречающееся в Европе почти на каждом шагу, всякий раз поражает меня заново. Честное слово, Ник, это просто отпад. Ну в самом деле, как, каким образом старушке Европе удается выглядеть столь ошеломительно, обалденно преуспевающей, когда ее бедная экономика и правительство со всех сторон буквально затерроризированы профсоюзами? — ответ на этот вопрос абсолютно невозможен с позиций здравого смысла.)

Около десяти двери наконец распахнулись, и на пороге появилась ненавистная (всем, кто знал ее) Пола, печально известная как Женщина-Дракон. (Я передаю только то, что говорили мне о ней, — сама я никогда раньше не сталкивалась с этой легендарной личностью. Прежде — перед тем как подняться еще выше по служебной лестнице — Пола осуществляла попечительство над залом и добилась значительных результатов, имеется в виду, что она кое-как, пинками и толчками, загнала наконец архив в век девятнадцатый, и это на пороге двадцать первого!) Как бы то ни было, имя Полы для меня не пустой звук. Конечно, она не настолько стара, чтобы ее помнил мой научный руководитель (или руководитель руководителя) в дни своей аспирантской молодости. Я пришла в дикий восторг от сложно-бумажной конструкции ее наряда, что так популярен сейчас в Европе. Ничего общего со сверхдорогими моделями «от Глам», которые, как правило, «склеены» и расписаны вручную, и вдобавок еще отделаны самой дорогой бижутерией — признаться, не без фантазии. Нет, одеяние Полы было рангом попроще и поскромнее, правда, со множеством складок, круглым жестким воротником, подпиравшим физиономию, умопомрачительными рукавами (которые вообще трудно вообразить себе на каком бы то ни было платье), круглыми блестящими зеркальцами, сантиметра два в диаметре, налепленными там и сям, крохотными сахарными фигурками и еще черт знает чем. (Поверь мне, Ник. Хотя тебе и покажется невероятным, чтобы обычный средний класс в Европе мог позволить себе одежду из бумаги, однако я ни капли не привираю. И я уверена на все сто, что на Поле отнюдь не «Глам». Они все здесь просто помешаны на том, что одежда из бумаги, во-первых, экологически чиста (уничтожается мгновенно) и, во-вторых, экономически выгодна (по причине дешевизны и одноразового использования) — все это служит одновременно и всеобщему удовольствию, и полной занятости (под «полной занятостью» европейцы имеют в виду двадцатипятичасовую рабочую неделю с целым месяцем летних отпусков!). Ты не поверишь, я слышала, как несколько человек всерьез обсуждали этот вопрос на вечеринке на прошлой неделе, заодно ворча по поводу американцев, что они совершенные «дикари» и начисто лишены чувства прекрасного (иначе бы мы не жили в «этом своем Чудовищном Гулаге»), так как абсолютно не понимают всей «прелести» бумажной одежды и даже — о ужас! — устраивают уличные нападения на иностранцев, осмелившихся выйти в ней из дома! Признаться, я покраснела как рак, меня словно помоями облили с головы до ног, так хотелось подойти и сказать этим самодовольным недоноскам — один из них был британцем, один — швейцарцем и двое — флорентийцами — и объяснить им (предварительно хорошенько вздув!), как стыдно верить в подобные небылицы. Однако я знаю, что ничего хорошего из этого бы не вышло — они все, как один, задрали бы свои носы и не удостоили даже взглядом «нахалку», осмелившуюся влезть в чужой разговор, как будто, идя на вечеринку, я должна была заткнуть себе уши!