Сверхновая американская фантастика, 1994 № 02 - [13]

Заслышав шаги, Анна в страхе посмотрела на дверь. Тяжелый засов со скрежетом отодвинулся, дубовая дверь приоткрылась, и в камеру втолкнули Элисон.

У Анны вырвался вздох облегчения. Слава Богу, жива! Раскаяние мучило Анну с того самого момента, как она ускакала на лошади, оставив свою служанку лежать одну на сырой земле.

Элисон стояла с опущенной головой, прядь волос скрывала ее лицо, она явно избегала встречаться с Анной взглядом.

Графиня ласково подозвала к себе девушку, и та, неловко, как-то боком, подошла поближе. От ее некогда белого платья остались одни лохмотья. Элисон была так трогательна в своем смущении, что Анна с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Чувство вины с новой силой охватило ее.

— Прости меня, прости, — только и смогла еле слышно выговорить графиня.

Элисон подняла голову. Стыд и раскаяние были написаны на ее лице. Внезапно она разразилась бурными рыданиями. В слезах она бросилась Анне на грудь, сбивчиво умоляя графиню тоже простить ее. Анна гладила девушку по голове, пытаясь успокоить ее и уверяя, что та ни в чем не виновата.

— Нет, нет, я знаю, я поступила гадко, — глотая слезы, лепетала Элисон, — но я не могла выдать им свою мать.

— Ты все сделала правильно. — Анна чувствовала себя очень глупо. Она не понимала, в чем раскаивается Элисон, и утешала ее, как маленькую провинившуюся девочку.

— Они хотели, чтобы я назвала всех, но я не могла выдать маму, — Элисон плакала все горше и горше. До Анны начал доходить страшный смысл ее слов.

— Я назвала им Джока.

— Это не страшно, Джок может за себя постоять, — сказала Анна, а про себя добавила, «не то что мы». Она представила, как Гесслер показывает Джоку свои дьявольские железные игрушки. Да волколак просто-напросто бросился бы на этого мозгляка и вырвал у него все внутренности. Он не стал бы раздумывать, а поступил бы, как обыкновенный голодный волк.

— Я назвала вас, — прошептала Элисон, прижавшись к Анне еще крепче.

Графиня продолжала рассеянно гладить девушку по спине. Она все поняла. К чужестранцам на границе относились хорошо, особенно к гостям, но они всегда оставались чужими. Своя кровь всегда своя кровь, особенно когда речь идет о жизни и смерти. К тому же Элисон, должно быть, помнила, что Джок и Анна бежали, оставив ее одну. О чем она думала, уснув в майскую ночь и наутро очутившись в джедбургской тюрьме? Да и кто не дрогнет перед угрозой зверских истязаний и пыток? Нет, бремя вины целиком лежит на Анне, ей и держать за все ответ. Она бежала из страны, спасаясь от возмездия. Преданных и верных ей людей секли, вешали, им отрубали головы. Нельзя допустить, чтобы из-за нее пострадали ни в чем не повинные шотландцы.

— Госпожа, я сказала, что вы ведьма.

— Это уже не имеет значения. — Анна призвала на помощь всю свою выдержку и решительность. Настал роковой миг. Анне показалось, что она чувствует потрескивание горящих сучьев и слышит запах паленого. Теперь ее обвинят в колдовстве. У них есть свидетель. Ей придется как-то опровергнуть слова Элисон. Не графиня будет давать показания против своей служанки, а подозреваемая против свидетеля. Ее единственное спасение было в том, чтобы как можно убедительнее доказать свою невиновность.

— А Джок придет за нами? Он ведь все может.

Анна горько усмехнулась.

— Да, sans peur et sans reproche, — мягко, с чувством сказала она. Пред лицом страданий и смерти ни к чему было сердиться на Джока. Лучше уж высказать свое восхищение.

— Что вы сказали? — Элисон никогда не слышала французской речи. Анна ласково взъерошила спутанные волосы девушки.

— Я сказала, что Джок — рыцарь без страха и упрека. Конечно, он придет. Если сможет.

Будь Джок хоть трижды оборотень, он не сможет проникнуть в каменную башню, неусыпно охраняемую свирепыми джедбургскими мясниками. Но почему Элисон спросила об этом?

Дверь снова отворилась. На этот раз на пороге стоял Гесслер. Он был не один. С ним пришли священник и пара дюжих охранников. Элисон задрожала и теснее прижалась к Анне, отвернув лицо от вошедших.

— При второй степени вам предстоит познакомиться с тем, на что способны наши орудия. — Следователь Истины говорил вежливо и предупредительно.

— Убирайтесь! — крикнула Анна.

Гесслер сделал знак своим подручным.

— Займитесь девчонкой.

Положив на пол топоры, охранники оторвали сопротивляющуюся Элисон от графини. Гесслер подошел к девушке и приподнял подол ее платья. Рука Анны непроизвольно взметнулась ко рту, словно желая предупредить непрошеный вопль ужаса. Вместо пальцев ног она увидела искалеченные обрубки, покрытые черной запекшейся кровью.

— А теперь покажи руки, — скомандовал Гесслер. Элисон протянула одну руку, придерживая другой разодранное платье. Гесслер схватил девушку за запястье. Анна отвернулась, закрыв лицо руками. С нее было довольно. Она не хотела видеть, что еще они сделали с Элисон. Анна вспомнила, какой грацией и изяществом были исполнены движения девушки, когда та кружилась в танце.

Не открывая глаз, Анна почувствовала на себе взгляд Гесслера.

— Вторая степень существует исключительно для вашего блага, чтобы вы воочию могли изведать, каковы наши орудия на деле. Многие не верят в них, пока не испробуют на собственном опыте. — Гесслер, казалось, удивлялся, насколько глупы и безрассудны могут быть люди.