Сверхновая американская фантастика, 1994 № 01 - [43]

Впереди, на первом ряду кто-то сидел. Кашель повторился, и я двинулся по проходу. Интуитивно я понимал, что встречу его здесь — иначе зачем мне было сюда заходить?

Бумажный Дед кивнул мне, когда я сел рядом с ним, положив скрипичный футляр на пол, и откинулся на спинку скамьи.

Надо было бы расспросить его о самочувствии, рассказать о тревоге Джилли насчет него, но тут навалилась усталость целого дня. Безотчетно я начал клевать носом. И во сне услышал голос.

Это могло быть только сном — ведь, кроме нас с Бумажным Дедом, на скамье никто не сидел, а Дед был немым. Но звук этого голоса был именно таким, каким я воображал себе голос Бумажного Деда. Слова напоминали движения его пальцев при складывании оригами — быстрые, размеренные и точные. Звучание — словно уже законченная бумажная фигурка — ведь всегда казалось, что ее сущность есть нечто большее, чем сгибы и форма бумаги.

— Никто в этом мире не видит его одинаково, — произнес голос, — я уверен, что это и есть самое в нем удивительное. Каждый человек обладает собственной картиной мира, и то, что лежит за пределами его мировосприятия, становится незримым. Богатые не замечают бедных. Счастливые не способны разглядеть страдальцев.

— Бумажный Дед? — окликнул было я.

Молчание.

— Я… я думал, ты не можешь разговаривать.

— Вот так и человек, которому нечего высказать вслух, считается немым, — продолжал голос, будто я его и не перебивал. — Это меня утомляет.

— Кто… Кто ты?

— Зеркало, в которое никто не заглянет. Предсказание, что навсегда останется непрочитанным. Мое время здесь истекло.

Голос вновь умолк.

— Бумажный Дед?

Молчание. Это просто греза, твердил я себе, пытаясь проснуться. И скамья сделана из твердого, неподатливого дерева, и спать на ней совсем неудобно, доказывал я себе. Но проснуться так и не сумел.

— Отдавать — само по себе есть дар, — внезапно сказал голос. Теперь он прозвучал как бы из дальнего конца церкви или еще дальше. — Чем дольше я остаюсь здесь, тем больше забываю.

И голос пропал окончательно, растворился в моем сне без сновидений.

Я проснулся рано, и все мышцы у меня затекли, а на часах было десять минут шестого. На мгновение я растерялся — куда это меня занесло? — но тут же вспомнил. Бумажный Дед. И тот сон.

Я уселся попрямее на скамье, и что-то упало у меня с колен на пол. Кусочек сложенной бумаги. Я напрягся, вертя его в руках и разглядывая при тусклом свете, сочившемся из окон. Это оказалась одна из китайских гадалок Бумажного Деда.

Поразмыслив, я сунул пальцы в бумажные кармашки и посмотрел на цвета. Как и в прошлый раз, выбрал голубой, «проговорил» это слово — мои пальцы двигались взад-вперед, и, казалось, что цветочек беззвучно со мной разговаривает. Потом наугад выбрал числа и развернул клапан, чтобы прочесть, что там сказано.

«Вопрос важнее ответа» — значилось там.

В недоумении я проверил другие номера, но на всех остальных отогнутых клапанах оказалось пусто. Тогда я спрятал вещицу в карман, ощущая, как по коже пробежали мурашки.

Подобрав скрипку, я покинул собор и побрел в китайский квартал. Позавтракал в ночной столовой вместе с компанией работяг, обсуждавших вчерашний бейсбольный матч. Думал было позвонить Джилли, но сообразил, что если она всю ночь провозилась над заказом еженедельника, то сейчас наверняка совершенно разбита и звонка просто не услышит.

Не спеша доев завтрак, я направился в ту часть Фоксвилла, которая зовется Ирландским кварталом. В сороковых и пятидесятых годах здесь действительно жили в основном иммигранты из Ирландии. Район начал меняться в шестидесятые, когда здесь появилось множество хиппи, которым не по карману оказалась квартирная плата в Кроуси, а потом, с приходом новой волны переселенцев из Вьетнама и карибских стран, снова «сменил лицо». Но, несмотря на все перемены, квартал так и называют Ирландским. Мое жилище располагалось в самом его сердце, как раз там, где Келли-стрит сливается с Ли и пересекает Кикаха-ривер. Через два дома от меня «Арфа» — единственная настоящая ирландская пивная во всем городе, куда я наведываюсь воскресными вечерами послушать ирландскую музыку.

Войдя в дом, я услышал телефонный звонок. Почти уверенный, что звонит Джилли, хотя еще и восьми не было, я вместо этого обнаружил, что разговариваю с репортером из «Дэйли Джорнэл». Он звался Иан Бэгли и тоже был приятелем Джилли. Она и попросила его разыскать в архивах некрологов их редакции всю возможную информацию о Дикенсонах.

— Старик Дикенсон был последним настоящим бизнесменом в этом семействе, — сообщил мне Бэгли. — Удача пошла на убыль, когда дела принял его сын Том — тот самый, что женился на женщине, которую, как говорит Джилли, вы разыскиваете. Он умер в семьдесят шестом. У меня нет сообщения о смерти его вдовы, но это совсем не значит, что она еще жива. Если она уехала из города, газета не поместила бы некролога, разве что его специально дали бы родные.

Он наговорил мне еще много всякой ерунды, но я слушал его вполуха. Эпопея с Бумажным Дедом прошлой ночью, да еще гадалка, попавшая ко мне сегодня утром, поглотили меня целиком. Но когда дошло до адреса внучки Сэм, я его все-таки записал. А Бэгли трепался еще минут пять или около того.