Сверхчеловек. Автобиография Иисуса Христа - [58]

Женщина легла на стол – ногами к окну, к свету. Она дрожала от страха. Я дал ей выпить вина с соком миррового дерева и толчеными семенами белены, чтобы боль переносилась легче. Идеальное средство забвения – это, конечно, несколько египетских лилий, съеденных вместе со стебельками, но в окрестностях Хоразина они не росли.

Андрей, Симон, Филипп и Матфей держали женщину за руки и ноги.

Иуда двумя руками держал расширитель лона. Я заглянул во чрево женщины, стараясь понять расположение органов и плода, которое помнил по рисункам в одной греческой рукописи, ее мне показывал целитель Априм. Действовать предстояло вслепую, при этом быстро и осторожно. Женщина громко заплакала, и Андрей погладил ее ладонью по голове, как ребенка. Она умолкла, стиснув зубы.

С помощью длинных и тонких щипцов я ввел глубоко в ее лоно пропитанную ядовитым соком сильфии губку, чтобы плод поменял положение и его удобнее было ухватить пессарием.

Следовало подождать несколько минут.

Я нагрел пессарий в очаге и дал ему остыть.

Затем вынул губку.

Я рисковал. Женщина могла умереть, и тогда меня обвинили бы в убийстве. Вероятно, мне удалось бы сбежать, пока никто не узнал о случившемся… Но отказать в помощи этой женщине я не мог. В Галилее полно целителей, которые справились бы и с больным зубом, и с переломом, но сделать эту сложную операцию мог только я. Это был мой долг, написанный огненными буквами на скрижалях моего сердца.

Я велел ученикам держать ее крепче, еще теплым от нагрева пессарием проник в нее, ухватил плод за голову и потянул на себя. Женщина завопила. Матфей, державший ее правую ногу, побледнел и чуть не потерял сознание.

– Держи крепче, старый дурак! – крикнул я, и это привело его в чувство. На мгновение я задумался, что делать: попытаться вытянуть плод весь сразу либо доставать по частям. Первый способ предпочтительнее, но сложнее – выше риск кровотечения. Я решил попробовать. Стараясь не сжимать ручки пессария слишком сильно, я потянул плод наружу, чувствуя, как он едва заметно сопротивляется.

Было удивительно, что такой маленький человек может цепляться за жизнь, на самом деле увлекая в смерть и себя, и женщину. Да, воистину нет младенца, который был бы способен пожертвовать собой ради матери. Подобно дикому зверю, он стремится только к своей жизни, у него нет другой цели, нет сожаления и сочувствия, нет осознания вины. И непокорная дрожь его тела сродни дрожи осмысленной ненависти, потому цель того и другого – причинение бесполезного зла.

На крики женщины я не обращал внимания, но она пыталась подняться со стола, и ее движения мешали мне.

– Лежи тихо! – крикнул я. – В этой комнате смерть ждет, когда я сделаю неверное движение рукой! Ты мне мешаешь!

Она нашла в себе силы лежать спокойно, но стала кричать еще громче. Впрочем, я знал, что слишком сильной боли у нее не должно было быть. Она кричала больше от ужаса, от осознания того, что ее тело – игрушка в руках шестерых мужчин, один из которых вжился в роль врача, сам не зная, кто он на самом деле.

Вынуть плод целиком не получилось, видимо, из-за несовершенной формы пессария, и я с силой сжал его ручки. Голова отделилась, я вынул ее и бросил в корзину, стоявшую рядом, а затем аккуратно достал остальное, откусывая плоть по частям и радуясь тому, что из женщины вытекает не так много крови, как могло бы. Потеря крови и невозможность ее остановить – самое опасное при таких операциях. Еще я боялся последующего воспаления, но женщина оказалась здоровой и сильной и должна была выжить.

Когда, по моим расчетам, весь плод был извлечен, я заглянул в ее лоно. Оно было чистым.

Я вытер пот со лба. Весь мир в то мгновение слегка изменил траекторию, по которой летел в бездну.

Женщина плакала, понимая, что родилась вновь. Я гордился выполненной работой. Вышло мало крови, а значит, не пострадали важные органы, и при желании эта женщина сможет забеременеть вновь, хотя я на ее месте не стал бы этого делать.

Я договорился со смертью, и совершилось чудесное избавление от жизни ради жизни.

Два дня женщина набиралась сил – лежала в комнате наших добрых хозяек, которые ухаживали за ней, как за своей третьей сестрой.

У нее даже не было жара.

Она предложила мне деньги, но я отказался.

Затем она отправилась домой, сообщить мужу-каменотесу, что появление наследника откладывается.

Прощаясь, она целовала мои руки.

Я строго запретил ученикам рассказывать о проделанной операции, чтобы не возмущать общество Хоразина и подольше задержаться в этом светлом городе на холме, где у нас снова был большой дом. Переселяться опять куда-нибудь в рыбный амбар не хотелось.

Публий Овидий Назон считает, что есть лекарство от любви[71] и даже приводит изящные рецепты, но спасти от плода любви не может никакой поэт, здесь нужна твердая рука врача. И, пожалуй, спасение женщины – не единственный аргумент в пользу этой операции, ведь даже мудрый, как пророк, Аристотель сказал, что если у супругов против ожидания зарождаются дети, то плод должен быть вытравлен. Он установил, что зародыш человека идентичен зародышу растения, а чего нам стоит вырвать сорняк?