Свердлов - [46]

В июне 1916 года в переписке Свердлова с Кирой Бессер зашла речь об Ибсене.

«Я тоже люблю Ибсена, — писал Яков Михайлович, — хотя брандовский лозунг „все или ничего“ мне не по вкусу, ибо считаю его беспочвенным, анархист ским. Для лучшего понимания Ибсена я бы предложил Вам перечесть его всего, в определенном порядке. Лучше всего издание Скирмунта, переданное „Знанию“, в 8 томах, перевод Ганзена. Это лучшее издание. Читать в том порядке, как помещено в издании, причем последней] том можно даже и не читать. Это переписка как помнится, не представляющая большого интереса. Нелишне перед этим прочесть что-либо подходящее по истории Швеции и Норвегии за последние 3–4 десятка лет, чтобы ознакомиться с развитием там общественных отношений за этот период. Такое знакомство поможет понять Ибсена. Для этой же цели не мешает прочесть ст[атью] Луначарского об Ибсене в одной из книжек „Образования“ за 1907 год, брошюру Роланд-Гольст о нем и статью Плеханова, как помнится, в „Современном мире“ за 1907 же год».

Чтобы понять этот отрывок из письма Якова Михайловича, надо вспомнить, что пьесы Г. Ибсена, выдающегося норвежского драматурга, одного из классиков всемирной литературы, в начале XX века весьма часто ставились на российских театральных подмостках. «Доктор Штокман» (1900), «Дикая утка» (1901), «Столпы общества» (1903), «Привидения» (1905), «Бранд» (1906), «Росмерсхольм» (1908) — это только постановки Московского Художественного театра. А были еще премьеры Малого театра, театра В. Ф. Комиссаржевской.

Особое место занимает ибсеновский Бранд, чей образ создал Качалов на сцене МХТа. Бранд — сильный человек, он противостоит окружающей его среде, неподвижной, косной. Бранд беспощаден к себе во имя исполнения своего морального долга — вырвать людей из привычной орбиты жизни. Ибсен ставит такое отношение к себе в финале пьесы под сомнение. Почувствовав это, МХТ дал в 1906 году новое идейное толкование пьесы. Талант Качалова усилил его — перед зрителями предстал не сверхчеловек, а борец с примиренчеством, цельная натура.

Свердлов отвергает брандовский лозунг «все или ничего». Это и понятно. Опыт политической борьбы уже убедил его, Свердлова, что тактические повороты, отступления, компромиссы, не изменяющие главной цели, иногда просто необходимы.

Не одна лишь духовная жизнь была предметом переписки между известным профессиональным революционером и девушкой, интересовавшейся искусством. Знаменательно, как точно чувствовал Яков Михайлович природу, как остро воспринимал краски Севера, своеобразие его просторов.

И это несмотря на то, что, как писал Свердлов в другом письме, «один раз отморозил ухо, другой — нос, самый кончик, третий — щеку. Теперь опять все в порядке, и кожа перестала шелушиться. Вот только руки еще не поправились, сильно растрескались — до крови во многих местах».

Вот три отрывка из его писем 1914 года. Весна и осень. Вчитайтесь, поймите, каково было Свердлову И как он об этом пишет.

22 марта 1914 года

«Милая Кирочка! Вы знаете из моей открытки, что я попал за Полярный круг. Условия бытия моего значительно изменились хотя бы потому, что еще сильнее оторван теперь от почты. Наряду с переселением и новыми условиями и жизнь свою построил иначе. Попал я на промысловое место. Добываются здесь песец, лисица, росомаха. Для промысла не требуется особых познаний. Вот мы с приятелем бросили „пометы“ на зверей. Через день приходится ходить на голицах за 9-10 верст. Погода чудесная, природа восхитительная, воздух прелесть. Очень хорошо пройти около 20 верст. Я настолько привык к голицам, что двигаюсь на них совершенно свободно и не устаю».

27 мая 1914 года

«Вы, вероятно, думаете, что за Полярным кругом и весны не бывает? Ошибаетесь, милый человек. Бывает, да еще какая весна-то! Одно вскрытие такой мощной реки, как Енисей, чего стоит. С треском ломается лед, раскалывается на огромные глыбы, гонит их водой друг на друга, они лезут на берег, а вода все поднимается, поднимается. Не хочется и с берега уходить. Чуть-чуть потеплело, полетели на дальний Север стаи гусей. Иные летят низко-низко, сворачивая в сторону у самой деревни. Прилетают другие птицы. Иные остаются, но большинство пролетает дальше. В возмещение пролетевших мимо с моря появляются морские петушки, морские зуйки и пр. Оживляется лес, озера, заливные луга, поляны. Всюду жизнь. Деревня очутилась на острове. Разлилась вода далеко-далеко позади деревни, затопила кусты. Море, да и только. Лишь кое-где торчат верхушки дерев, кустов, расположенных по высоким курганам. Разбушевался северный ветер, вздулся Енисей, покрылся пеной волн, ударяет свои воды об яр, на кот[ором] стоит деревня, подмывает его и откалывает кусок за куском. С шумом падает земля и уносится волнами… А со вчерашнего дня и солнце перестало закатываться. Круглые сутки светит. Давно уже нет ночной тьмы. Белые ночи, да настоящие белые, не петербургские, с конца апреля прогнали темень. Но вот только теперь круглые сутки па горизонте солнце. Странно, непривычно. Не отличишь дня от ночи, иначе, как по направлению, местоположению солнца. Так продлится около 2–3 недель. Сейчас 11 часов ночи, а солнце как раз против окна. Только красное, багровое, низко и не греет почти».