Свердлов - [135]
Свердлов рассказал слушателям о том, как работала конституционная комиссия.
— В течение долгого времени, — говорил Яков Михайлович, — комиссия занималась предварительной, подготовительной работой. Пришлось собрать целую кучу специальных материалов о деятельности тех или иных советских органов, чтобы не на основании одного какого-нибудь примера, а на основании широкой практики наметить правильное положение, правильную мысль о том, каково должно быть отношение одних частей к другим. Вся Конституция должна была, таким образом, по мысли Центрального Исполнительного Комитета, дать отражение того, что дала уже практика, и только. И наша Конституция в этом отношении, если смотреть на нее внимательнее, если изучать ее, является не чем иным, как отражением советской работы на местах; в процессе долгой работы, путем долгих усилий, долгих столкновений местных Советов, уездных, волостных, губернских и т. д. удалось наметить наконец правильную линию работы.
На IV съезде Советов Конституция представлена не была, — говорил Свердлов. — Прошло три месяца со времени III съезда, столь же бурных, в смысле гражданской войны, как и предшествующие, и мы к IV съезду представить Конституцию не могли. Но IV съезд дал в лице Президиума указание, что необходимо к ближайшему съезду во что бы то ни стало Конституцию завершить, хотя бы она вначале не обладала теми совершенствами, которыми может обладать работа более длительного времени.
Подготовительные работы по собиранию материалов, ознакомлению, выработке и разработке сведений по отдельным группам — все это потребовало массу времени, и если вы просмотрите Конституцию, которая вначале была намечена нами, вы увидите, что она достаточно сильно отличалась от той, которая была принята впоследствии съездом Советов.
В комиссии были разногласия по целому ряду вопросов, и Гойхбарг и Рейснер, ученые, коммунистические профессора, которых мы призвали в эту комиссию, они с нами, практиками, советскими деятелями, во многом не соглашались. Эти несогласия они в свое время выносили в печать, и в «Известиях» можно увидеть большую полемику, где эти профессора указывали на целый ряд несовершенств в нашей Конституции. Но все, и сторонники и противники принятой Конституции, в конце концов должны были признать, что лучше принять ту Конституцию, которая намечена комиссией Центрального Исполнительного Комитета, чем другую.
К V съезду Советов мы оказались в таком положении, когда хаотичность, раздроблённость нашей работы на местах, несогласованность отдельных учреждений достигла высшего пункта развития. Мы подошли к моменту, когда необходимо было зафиксировать пашу практику и на основании этой практики впоследствии вносить те или иные изменения в принятую Конституцию. Мы с самого начала рассматривали ту Конституцию, которую мы будем принимать, как Конституцию, не данную нам на веки веков, как Конституцию, которая в любой момент, любым съездом Советов может быть даже в корне изменена.
Если вы посмотрите самую работу комиссии, вы увидите, что одна общая линия проходит через всю ее работу. Это, во-первых, необходимость внесения планомерности во взаимоотношения между различными советскими организациями, и, во-вторых, чтобы в этой Конституции был с самого начала зафиксирован ее преходящий характер, и то, что она должна отражать собой не что иное, как диктатуру пролетариата и беднейшего крестьянства. Принцип диктатуры до сих пор ни в одной конституции не был намечен; все конституции, с которыми мы имели дело до сих пор, будь то французская, английская и другие, — всегда исходили из общечеловеческих прав. Мы в нашей Конституции считали необходимым с первого же момента подчеркнуть, что для нас нет общечеловеческих прав; для нас есть право каждого конкретного человека и право классового человека. Нами человек рассматривается как человек, обладающий теми или иными правами лишь в той плоскости, в какой он является членом того или иного класса. Если прежние конституции не только не подчеркивали того, что они фиксируют учреждения, долженствующие оказать насилие над другими гражданами, то мы в своей Конституции считали сугубо необходимым подчеркнуть этот элемент насилия.
Присмотритесь к нашей Конституции. В качестве основного положения мы выдвигаем отнюдь не всеобщность прав всех без исключения людей, мы подчеркиваем и кладем в основание особые права трудящегося и эксплуатируемого человека. Нашей Конституции мы предпосылаем ту самую декларацию, которая была предложена Учредительному собранию и была одобрена III съездом, которая называлась «Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа». Только с этой точки зрения, только с точки зрения диктатуры трудящихся масс, мы подходили к нашей Конституции.
Комиссия работала в течение четырех приблизительно месяцев и плод своей работы представила Всероссийскому съезду Советов, собравшемуся в июле месяце. Тогда, на V съезде Советов, предложенная нами Конституция была принята единогласно. Правда, это происходило уже после изгнания так называемых левых эсеров со съезда; многие из них в это время сидели в тюрьме, многие были на воле, но отдельные их представители принимали участие в утверждении этой Конституции. Надо сказать, что в самой комиссии принимали участие представители разных партий: там были и большевики, и социалисты-революционеры, и максималисты, и если в комиссии бывали какие-нибудь разногласия, то не по линии партийности. На съезде Советов, которому была предложена Конституция, никаких разногласий по вопросу о Конституции не возникало. Опа была принята единогласно.
Эта книга — о жизни и деятельности профессионального революционера, большевика-ленинца, выдающегося деятеля Коммунистической партии и Советского государства М. И. Калинина, который прошел путь от рабочего до руководителя высшего органа Советской власти. В книге рассказывается о детстве и юности Михаила Ивановича, о периоде его становления как марксиста-ленинца, об активной работе в годы революционного подполья, об участии в трех революциях. Большая часть биографии посвящена послеоктябрьскому периоду — многогранной деятельности М.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.