Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий - [24]

Меня позвали на детский день рождения. Есть такой обычай в московских семьях - пить по детскому случаю. Сначала все как бы поздравляют ребенка, суют ему в зубы шоколадку, затем ребенок посылается к черту спать, а взрослые спокойно напиваются. На все притязания ребенка, что вот сегодня, раз праздник-то, можно и подольше не поспать, взрослые суки смеются! Жалко ребенка! А ЮНЕСКО, как всегда, прав - русские дети отвратительны, но русские взрослые еще хуже. Пора давить русских взрослых во имя взрослых детей.

Петя не был сыном хозяев, Петя был соседский мальчик.

Он только что перешел в старшую группу детского сада, поэтому отличался умом, точным глазом и блестящим знанием жизни. Что с тобой, Петя, было до этого, что будет потом - не знаю и знать не хочу, слава Богу, ты мне достался в самый пик своего расцвета.

Так повелось в России, что слишком тонка грань, отличающая педофила от непедофила. Вроде еще вчера тебя интересуют только женщины и лошади, ну еще кони, а сегодня тебе абсолютно все равно, что женщины, что лошади, что кони сегодня тебе нужен только Петя, и ты уже не спишь по ночам, вспоминая, как он грохнулся на пол и порвал новый японский комбинезончик.

Петя мне понравился сразу. Одна потрескавшаяся кожа на носу дорогого стоила плюс невыразимая тоска в глазах от сложности бытия. Худенький был Петя, грациозный - не то что некоторые! К тому же он чем-то неумолимо напоминал знаменитого эпилептика царевича Дмитрия, погибшего совсем молодым. Среагировав на Петю, я тут же поправил ему выбившуюся из-под комбинезона рубашку и отнял у хозяйского сына все подаренные шоколадки - тоже ради Пети. Я рассказывал Пете разные смешные истории, например, о том, как падает русский рубль, и из области культуры. В конце вечера я посадил Петю к себе на колени и потрогал ему живот сквозь комбинезон.

Уже ближайшей ночью мне приснился Петя, и у меня свело яйца любовной судорогой. "Какой член пропадет, - расстроился я, - силен, строен, весел, милым домашним розыгрышам и шуткам также не чужд, - но тут же порадовался за ребенка, - как повезло Пете!"

Жизнь в России - совершенно жуткое испытание. Тем более для нас, молодых начинающих педофилов.

Ведь по отношению к нам, молодым, да еще в придачу и начинающим педофилам, Россия всегда вела себя свиньей. Нас не жаловал царь, от нас отворачивались Сенат и Верховный Совет. Особенно нам доставалось весной - когда начинается круговорот пизды в природе. Но и осенью было не лучше - нас за версту объезжали русские тройки, зимой же нас больше других терзали холод и гололед, а летом комары и разбавленный квас. Словом, мы меньше остальных защищены от всех превратностей русской жизни; именно нас сверх меры кусают гадюки и осы бюрократии.

Но вся эта преамбула не означает, что я не стонал по ночам, когда мне стало казаться, что Петя уже мой! Притом я совершенно не понимал, что такое конкретно "мой" и как держать себя с ребенком. Нам, горячим и неопытным педофилам, все нужно объяснить, все показать...

На первое свидание с Петей я принарядился, более того - я вырядился. Черная кожаная куртка, любимая униформа московской шпаны, палевый спортивный костюм - как к ним шли мои густые брови и слегка подправленные красным карандашом губы! Ухватки педерастов я всегда презирал, но все-таки положение обязывало.

Лопнуло первое свидание! Я всего лишь подглядывал за Петечкой - я не удержался и стал называть его так по примеру слюнтяев - в многочисленные отверстия желто-ядовитого забора детского сада, за которым шумели и барахтались его дрянные ровесники, налево и направо завидуя. Я завидовал России, поскольку Петя был ее гражданином и она в любой момент могла с ним сделать все что угодно. Я завидовал Петиным друзьям, всегда имевшим право его безнаказанно тискать и толкать. И еще я завидовал толстокожей девочке, что, мило болтая о разных детских глупостях, писала, и не только писала, в соседний с Петиным унитаз в одно и то же время. Общие туалеты в детских садиках являются причиной неизменных страданий для каждого уважающего себя педофила. Это потом дети подрастут и разбредутся по разным странам и помещениям.

Где зависть, там и ревность, и она тоже пришла - я немного ревновал Петю к подушке, которая принимала его сопли во время тихого часа. Я сам хочу быть твоей подушкой, Петя, и твоей Россией! Поверь, у меня на это вполне хватит сил.

Зависть, ревность и легкий вуайеризм оказались приметами первого отрезка нашего совместного с Петей существования - периода тихого счастья. Дальше стало хуже. Потому что для нашего брата педофила встреча с отцами наших любимых детей всегда сплошной кошмар. Мой вариант не явился исключением.

Возвращаясь домой в октябрьскую серую ночь, я, как всегда, думая о Пете, наткнулся на здорового вонючего мужика, который, икая и шатаясь, поманил меня к себе. Выросший в обстановке наследственного уважения к быдлу, помойкам и прочим грядущим хамам, я беспрекословно подчинился. Мужик ласково погрозил мне пальцем, икнув прямо в лоб: "Ах ты, педофилка упорная!" Так в мою жизнь вошел Петин отец - работяга, забияка, алкоголик, но, в принципе, далеко не самый худший русский образец.