Свеча не угаснет - [63]

Шрифт
Интервал

Может, другие полки, другие дивизии уже ведут рекогносцировку. Да и наш полк, подумал Воронков, знает и местность и обстановку: сколько тут отстояли в обороне, любой кустик знаком. Хотя, разумеется, пока они постигали тактические премудрости в тылу, у немцев могло кое-что измениться, в частности система огня. Да почему им и оборону не насытить больше людьми и техникой? Если мы пополнились, то отчего бы не пополниться и противнику?

Пополниться-то мы пополнились, но жидковато. Взводных офицеров так и не прислали. Не прислали покуда и замполита, а парторг и комсорг, вчера прибывшие в батальон, угодили под одну мину. По счастью, не убиты, но должности по-прежнему вакантные. Так вот с партполитобеспечением в третьем батальоне — капитан Колотилин один за всех. Правда, есть адъютант старший, иначе говоря — начальник штаба, но новичок, в батальонную лямку еще не впрягся по-настоящему. Ничего, капитан Колотилин выкрутится, мужик боевой. Хозяин…

Как всегда, после завтрака немцы покидали снаряды и мины. Да не как всегда, а подольше и погуще. Неужто подозревают что-то? Или их просто раздражает движение на переднем крае? С батальонного НП в стереотрубу и с ротного в бинокль Воронков разглядывал свою высоту — 202,5. Свою, свою, хотя брать ее будет весь батальон. Но основной удар, с фланга, — девятой роты. А во-вторых, Воронков к ней уже привык, к высоте с отметкой 202,5. Что ж, изучи ее еще раз, напоследок. Чтобы взять штурмом. Чтобы никакие доты и дзоты не сдержали девятую роту. Как и весь батальон, весь полк, всю дивизию, всю армию, — вперед!

В окулярах, будто кочки, бугорки противопехотных и противотанковых мин, спирали колючей проволоки Бруно, брустверы траншей — они в три линии опоясывали высоту, — а там, где низина и рыть нельзя, высились земляные валы; повыше на склонах замаскированные, но засеченные нами (все ли засечены — вот в чем вопрос) доты, дзоты, пулеметные гнезда, соединенные ходами сообщения в полный профиль. Прорвать такую оборону ох как непросто. Да, когда-то пытались прорвать — склоны в старых воронках, деревья сплошь иссечены, но не вышел номер.

А сейчас? Выйдет? Не может не выйти. Потому что для Воронкова Сани взять высоту с отметкой 202,5 — значит взять не только эту чертову горку, но и некую высоту в самом себе, нравственно самоутвердиться. А это важно, как жизнь и смерть. Сейчас или никогда? Возможно. А если вдруг не выйдет? И такое возможно, или он укатает эту треклятую горку, или она его. Третьего не дано, не дано…

И с каждой секундой, с каждой минутой, с каждым часом приближалось это событие, исключающее для него выбор. Он не может выбирать, судьба выберет. И объявит приговор, не подлежащий обжалованию. Похлестче трибунала. А трибунал не отличается мягкосердием. Значит, готовься к самому суровому, лейтенант Воронков. Да он всю войну только и делает, что готовится к наисуровому!

Начнется наступление, и у них на участке загрохочет — пусть соседи позавидуют. Как они завидовали южным соседям, которые ушли далеко на запад. На сколько продвинутся они здесь, на северо-западе? Армия наступает? Или несколько армий, весь фронт? Ротному о том знать не по зубам, чин не тот. Да ладно, из сводок Совинформбюро узнаем. Попозже. Эх, если бы двинулся советско-германский фронт от Черного до Баренцева моря! Чтоб лавиной смести захватчиков с родной земли. Когда-нибудь сметем.

Эти и другие мысли на ходу, на бегу прокручивал Воронков, с утречка занимаясь всем, что связано с завтрашним наступлением, — ему усердно пособляли старшина роты сержант Семиженов и не пожелавший стать старшиной, но нет-нет да и впрягавшийся в эту лямку Иван Иванович Разуваев, создавая тем как бы двоевластие. Однако Воронков был доволен, ибо втроем они быстрее решали вопросы. Замот у ротного был подходящий, и потому к беседам с личным составом лейтенант пока не подступался. Да и о чем беседовать? Можно, конечно, пустить струю пара — сказать, что пробил долгожданный час, идем освобождать братьев и сестер, томящихся в оккупации, и мстить фашистским извергам, призвать солдат к мужеству и стойкости во имя Родины, народа и товарища Сталина. Но эти привычные и оттого стершиеся фразы пусть уж произносят ротные и взводные агитаторы. А Воронкову найти бы что-нибудь свое, сокровенное, которое зажжет людей действительно неугасимым огнем. Но как найти эти слова? И когда? Времени у ротного в обрез: сперва дела, а уж после — слова. Если на них останется времечко.

День проскочил как час. А к вечеру, за ужином, и состоялась беседа. Удивительная беседа, которую завели и вели его подчиненные, а он слушал. Как будто для него специально! Начал говорливый Дмитро Белоус, громогласно вопросивши:

— Хлопцы, все написали цыдульки? То есть письма?

— Написали, — живо откликнулся Петро Яремчук.

— Написали, написали, — откликнулся и Ермек Тулегенов, а его земляки дружно закивали.

— Я не написал, — сказал Адам Зуенок. — Потому семья в оккупации…

— Это хорошо, что ты заговорил. — Белоус был несколько растерян. — А то больше молчишь…

— Зато думаю.

— Правильно, Адам! Думать надо! У меня родные тоже под немцем, на Украине, так я дружку написал на полевую почту, вместе в Осташковских болотах гнили…


Еще от автора Олег Павлович Смирнов
Прощание

Роман обращен к первым боям на Западной границе и последующему полугодию, вплоть до разгрома гитлеровцев под Москвой. Роман правдив и достоверен, может быть, до жестокости. Но, если вдуматься, жесток не роман — жестока война.Писатель сурово и мужественно поведал о первых часах и днях Великой Отечественной войны, о непоколебимой стойкости советских воинов, особенно пограничников, принявших на себя подлый, вероломный удар врага.


Эшелон

 В творчестве Олега Смирнова ведущее место занимает тема Великой Отечественной войны. Этой теме посвящен и его роман "Эшелон". Писатель рассказывает о жизни советских воинов в период между завершением войны с фашистской Германией и началом войны с империалистической Японией.В романе созданы яркие и правдивые картины незабываемых, полных счастья дней весны и лета 1945 года, запоминающиеся образы советских солдат и офицеров - мужественных, самоотверженных и скромных людей.


Северная корона

Роман воскрешает суровое и величественное время, когда советские воины грудью заслонили Родину от смертельной опасности.Писатель пристально прослеживает своеобычные судьбы своих героев. Действие романа развивается на Смоленщине, в Белоруссии.


Июнь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Тяжёлый рассвет

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Неизбежность

Август 1945 года. Самая страшная война XX века, перемоловшая миллионы человеческих жизней, близится к концу. Советские войска в тяжелых кровопролитных боях громят японскую армию...Эта книга - продолжение романа "Эшелон", по мотивам которого снят популярный телесериал. Это - классика советской военной прозы. Это - правда о последних боях Второй мировой. Это - гимн русскому солдату-освободителю. Читая этот роман, веришь в неизбежность нашей Победы. "Каким же я должен быть, чтобы оказаться достойным тех, кто погиб вместо меня? Будут ли после войны чинодралы, рвачи, подхалимы? Кто ответит на эти вопросы? На первый я отвечу.


Рекомендуем почитать
Такие пироги

«Появление первой синички означало, что в Москве глубокая осень, Алексею Александровичу пора в привычную дорогу. Алексей Александрович отправляется в свою юность, в отчий дом, где честно прожили свой век несколько поколений Кашиных».


У черты заката. Ступи за ограду

В однотомник ленинградского прозаика Юрия Слепухина вошли два романа. В первом из них писатель раскрывает трагическую судьбу прогрессивного художника, живущего в Аргентине. Вынужденный пойти на сделку с собственной совестью и заняться выполнением заказов на потребу боссов от искусства, он понимает, что ступил на гибельный путь, но понимает это слишком поздно.Во втором романе раскрывается широкая панорама жизни молодой американской интеллигенции середины пятидесятых годов.


Пятый Угол Квадрата

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Встреча

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Слепец Мигай и поводырь Егорка

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Нет проблем?

…Человеку по-настоящему интересен только человек. И автора куда больше романских соборов, готических колоколен и часовен привлекал многоугольник семейной жизни его гостеприимных французских хозяев.