Свеча Дон-Кихота - [41]

«…Имя его я услышал или, вернее, прочел на омском вокзале осенью 1924 года, когда впервые приехал в Сибирь. Было хмурое утро, моросил мелкий дождь, люди шли по перрону, подняв воротники и плечи. На вокзальном крыльце ветер швырнул мне под ноги мокрую афишу, и она прокричала трехвершковым шрифтом:

„Литературный вечер!“

Я заинтересовался и развернул ногой афишу. Человек в дождевике встал за моим плечом.

— Знаменитый номер со свечой, — прочитал человек в дождевике, — исполнит известный писатель Антон Сорокин.

Я обернулся и поглядел на чтеца, чтец поглядел на меня, — крайне удивленные, мы пошли нанимать извозчиков».

Некоторые удивленные спешили к кирпичному, выстроенному в стиле модерн начала века двухэтажному особнячку на Лермонтовской, чтобы собственными глазами взглянуть на городского сумасшедшего.

И разочарованно пожимали плечами, когда на улицу выходил с портфелем в руках человек самого обыкновенного, даже заурядного вида в самой обыкновенной одежде, сутулый, с впалой грудью и негустыми усами, в пенсне с большими круглыми стеклами.

Человек с портфелем шел на службу в огромное, самое большое в городе, серое здание Управления железной дороги. На службу он никогда не опаздывал.

«Я аккуратен, как немец», — говорил он, и это было правдой.

В свободное от службы и устройства скандалов время человек в круглом пенсне, проживший на свете сорок четыре года, написал две тысячи рассказов, не считая более крупных вещей, — пьес и романов.

В самой этой цифре есть что-то ненормальное, скандальное и фантастическое. Объявил ее сам Сорокин, и ей не верили, считали обычной сорокинской рекламой. Но комиссия по его литературному наследству подтвердила, разобрав архив писателя: цифра не преувеличена, рассказов в рукописях, действительно, около двух тысяч.

Большая часть из них, естественно, не публиковалась. Вс. Иванов считал, что Сорокин «напечатал не более чем сотую часть того, что написал».

Так кто же был Антон Сорокин — маньяк, графоман?

Так думали не одни омские обыватели, но и многие литераторы, редактора тогдашних газет и журналов. Известный теоретик «ЛЕФа» Н. Ф. Чужак, например, писал: «…в лице Антона Сорокина, по глубокому моему убеждению, мы имеем человека несомненно психически больного».

Но и тогда были мнения прямо противоположные — и весьма авторитетные и убедительные. Еще при жизни Сорокина организатор литературных сил советской Сибири, первый редактор «Сибирских огней» и автор первого советского романа «Два мира» В. Я. Зазубрин говорил о нем на съезде сибирских писателей: «„На вкус и на цвет товарищей нет“ — кому нравятся ананасы или бананы под березой, кому огурцы. Рассказы Антона Сорокина нам кажутся вот такими понятными и простыми и „выразительными“ огурцами. Я извиняюсь за некоторую легкость стиля по отношению к такому законченному мастеру, как Антон Семенович… Жаль, что мастер Антон Сорокин до сей поры мало известен читателю, жаль, что его рассказы разбросаны по разным газетам и журналам. Собрать и издать их необходимо».

Леонид Мартынов, близко знавший Сорокина, писал о нем, что он был «оригинальным омским литератором… смело разоблачавшим в своих произведениях язвы капиталистического общества… Знатоком быта наших друзей и соседей казахов».

Поэт и ученый Петр Людовикович Драверт откликнулся на смерть писателя статьей в Омском «Рабочем пути», где утверждал: «Стушуются наконец, как серые бесформенные тени, недоброжелатели покойного, но красочным, оригинальным пятном надолго останется в сибирской литературе имя Антона Сорокина».

Поместила отклик на смерть Сорокина и республиканская газета КазАССР «Советская степь». Этот некролог, напечатанный в номере от 4 апреля 1928 года, стоит привести целиком. Вот он.

«Умер от туберкулеза известный сибирский писатель Антон Сорокин.

Антон Сорокин пользовался большой известностью в Сибири и был весьма популярен среди казахского населения Омской, Акмолинской и Семипалатинской областей.

Антон Сорокин великолепно знал степь, казахский быт.

В черные времена царизма, когда правительство жестоко проводило политику угнетения и эксплуатации национальных меньшинств, Антон Сорокин вдруг заговорил в десятках рассказов о казахах, заговорил с неисчерпаемой любовью к ним.

Заслуга Антона Сорокина в этом, как гражданина и писателя, несомненна.

Своему интересу и любви к казахской ковыльной степи Антон Сорокин не изменил до конца жизни. На полосах местной сибирской прессы, на страницах сибирских журналов, в том числе „Сибирских огней“, мы можем найти большое количество сорокинских „казахских примитивов“, как он называл свои рассказы о казахах.

Конечно, были у Сорокина и другие темы кроме казахской степи, но все значение писателя кроется все же в его „примитивах“.

Антон Сорокин не был тем, что называется первоклассным художником слова, но, несомненно, он был очень заметной величиной на фоне сибирской литературы, и значения его оспаривать нельзя.

Было бы вполне нормально, если бы Казгиз заинтересовался бы наконец творчеством Антона Сорокина и издал, если не все его казахские рассказы, то во всяком случае лучшие, избранные».

На протяжении всей своей жизни вспоминал о «кандидате Нобелевской премии» его омский друг (Антон Сорокин именовал его своим учеником) Всеволод Иванов. Он написал и отдельный очерк «Антон Сорокин», опубликованный уже после смерти автора «Бронепоезда», и десятки раз поминал спутника своей литературной молодости во многих произведениях.