"Сварщик" с Юноны - [14]

После ухода судового врача Резанов засел за документы. Я от нечего делать пару раз заглянул в бумаги, но обилие "ять" и старорежимных слов при чтении давались с трудом. Поэтому уяснив, что это какая-то Деловая переписка и немножко личной, которую по-видимому камергер с оказией отправлял через Европу в Санкт-Петербург, так наверное было быстрее, потерял интерес и принялся рассуждать о своих дальнейших планах. Без пяти десять вестовой доложил о прибытии "сеньора Лопеса".

Я разумеется не знал кто это такой, Почесал за ухом кончиком пера и Резанов, пожевал губами махнул рукой – раз пришёл, так пришёл:

– Пусть входит.

Порог переступил, да-да, Фернандо. Держался молодой испанец гордо, спина прямая. Но не рассчитал при своём приличном росте высоту дверного проема. И перо, зелёное на этот раз, ударившись о притолку сломалась. Снимая шляпу для приветствия заметил это, опять сделал лицом обиженную мину.

Я едва не засмеялся, а Резанов не сдержался – улыбнулся уголками губ:

– Проходите, сеньор Лопес.

Следом за гостем, почти дыша в затылок, протиснулся Лангсдорф, лицо которого дёргалось и гримасничало. Я ничего не мог понять: "Зубы что ли болят?" Но по выражению глаз догадался, что невозмутимый обычно немец умоляет о чём-то просить. Но не решается.

Я подтолкнул Резанова узнать в чём дело. И командор разрулил ситуацию:

– Знакомы ли вы, сеньор Лопес, с нашим экспедиционным исследователем? Всемирно известным учёным и известным в Европе георгом Лангсдорфом?

Юноша с любопытством поглядел на корабельного врача. По-новому поглядел: раньше то ему представляли этого человека в незавидной роли переводчика. А сейчас он увидел Григория Ивановича в новом свете.

– Да, мы знакомились, – сказал с сомнением в Голосе испанец, – Очень рад, – поклонился Лангсдорфу. Тот отвесил ответный, и извинившись, Попросил у него разрешения как у гостя, пару слов сказать командору. Юноша благосклонно кивнул. И немец с достаточно сильным от волнения акцентом быстро-быстро заговорил, затараторил: – Николай Петрович, сеньор Лопес, – кивок в сторону Фернандо, – прибыл со слугой. А слуга его – индеец! И он своем народном одеянии.

Резанов вопросительно поднял брови. И этнограф заторопился: – Понимаете, я могу описать его, но чучело сделать как из утки не могу. А вот как бы светоснимок мне с него сделать.

Я не видел проблемы – вроде бы казалось: бери да фотографируй. Однако я в реалиях этого времени еще неважно ориентировался, Резанов быстрее понял о чём речь: – Так вы хотите, – начал он, – Да-да! Попросите, – молитвенно сложил руки на груди ученый сеньора Лопеса позволить мне сделать картину-светоснимок его слуги. – Резанов кивнул. И повернул голову: – Синьор Лопес, наш ученый собирает всяческие сведения о тех местах где бывает как путешественник. Это очень ценится в Европе. Вместе с Вами прибыл ваш слуга индеец и он хотел бы сделать его картинку. Позволите ли Вы?

Испанец расплылся в улыбке: – Да, конечно, рад служить Вашей Светлости! А где он собирается рисовать?

– А Вы не волнуйтесь, подготовка займёт десять минут, а сама съёмка картинки дело двух секунд.

Выражение лица Фернандо говорило о том, что он не очень-то верит, но стесняется расспросить подробнее.

– А вот Пойдемте, сами всё увидите, – Резанову тоже хотелось ещё раз посмотреть на этот процесс. Я, хотя и видел более совершенные, тоже обрадовался развлечению.

На палубе стоял с независимым горделивым видом, как будто бы у себя в прери индеец в кожаных мокасинах штанах и куртке. С волосами, заплетенными как в косу, с пером. Матросы то и дело косились на него. Но субординацию соблюдали, с лишним вниманием не лезли.

Фернандо обратился к нему видимо на его языке, потому что никто не понял. Краснокожий выслушал, коротко гортанно ответил. Фернандо разочарованно развёл руками: мол, он отказывается, считает что в картинке его душа и он не хочет свою душу отдавать. Я был обескуражен. Но Резанов нашёлся быстро:

– Сеньор Фернандо, а если я ему в ответ свою картинку подарю?

Испанец с загоревшимися глазами перевёл этот вопрос слуге. Тот помолчал с минуту, после чего коротко что-то ответил.

– Он сказал "Да, согласен"!

– Ну что, Григорий Иванович, пока Ваш экспонат не передумал, – обратился я к Лангсдорфу, – Давайте-ка светописец наш сюда.

С несвойственной для него прытью учёный сломя голову кинулся вниз по трапу. И уже через минуту с помощью кряхтения и двух матросов вытащил на палубу и установил светописец. Странное устройство поразило даже невозмутимого индейца: Хотя он старался сохранить Независимый вид, Однако глаза его блестели, то и дело постреливали на аппарат. Лангсдорф скрылся под покрывало. Следующим на места слуги испанца встал Резанов. Фернандо, заинтересовавшись процедурой попросил тоже сделать ему картинку. Так прошла первая в мире фотосессия.

Будь больше пластинок, то наверное оказалось бы больше желающих. Но Лангсдорф поднял последнюю кассету, разочаровал что "Всё!".

Когда разгоряченные герои светосьемки ввалились обратно в кабинет-каюту командора, Фернандо вдруг опять принял официальный вид, откашлялся и начал: – Сеньор Резанов, Вы вчера назначили мне на десять по-полудню и вот я здесь. Прошу принять меня в ученики Вашей светлости. – Закончив речь замер в ожидании.