Свадебный марш Мендельсона - [48]
Упиваешься независимостью, все познал. И женского населения в нашей стране больше. Не подчеркиваешь цифр, а запоминаешь их, они, эти цифры, вроде как гарантия.
Что нам? Мы проживем. А вот они, они пусть задумаются. На наш век баб хватит.
В тридцать все не так. В тридцать живешь по иным законам. Переболел, перелюбил, перестрадал. И чувств не открываешь. Идешь к своим чувствам осознанно, целеустремленно. Мысли, как твоя тень, следуют неотступно. Ошибаться можно в двадцать. Время есть. В тридцать твои поступки отягощены прожитой жизнью. Ты должен действовать наверняка.
За стеной приглушенное бормотание. Слова неразличимы. Подчиняюсь сознанию своему, прижимаюсь к стене, чувствую разгоряченным телом холод ее, но ничего, ничего не слышу.
Орфей зябко передернул ушами. Просыпаться не хотелось. Сбросить холодное оцепенение не удалось. Опять посвежело. Он открыл глаза, увидел утреннюю степь. Солнце лениво разгоняло туман, лениво грело воздух. Серебристая изморозь подернула сединой жухлое, но еще зеленое разнотравье, превращалась в пупырчатые стеклянные капли. Громко каркая, пролетела стая ворон. Прямо перед Орфеем на краю поля сидел серый, с рыжеватыми подпалинами заяц. Заяц был крупный, отъевшийся за лето, щекастый. Было видно, как дергаются круглые глаза зайца и дрожит усатая губа. Орфей тряхнул головой, с гривы полетела неоттаявшая изморозь. Заяц пружинисто подпрыгнул и поскакал прочь.
Глаз большой, влажный. Он внимательно посмотрел на край тучи, она висела прямо над головой, задевая раздобревшей брюшиной костлявый трезубец суховершинного ясеня. Потом глаз моргнул и увидел скирду желтой соломы. Она стояла посреди поля и тоже была рядом, как туча. Глаз моргнул еще раз. Туча и скирда остались на месте. «Туча — это к дождю, — проплыло в дремотном мозгу… — А может, к снегу…» Мысли о снеге рождали тревогу. Орфей, осторожно переступая, двинулся к скирде. Почувствовал, как застыл с ночи, пошел быстрее.
От соломы шел сладковатый запах созревшего хлеба. Орфей обошел скирду, выбрал место посуше, стащил несколько охапок зубами. Поворошил их копытом, потерся о скирду. Какая-то часть соломы сползла сверху и закрыла спину. Теперь он был укрыт. Сухой скирд дышал теплом. Орфей начал согреваться.
Тепло нагоняло сон, и он не противился этому состоянию. Желтая пелена мельтешит перед глазами, по ней, мирно чередуясь, слоятся серые круги. Орфей ждет. Сейчас появится Кеша в своей незамысловатой кепчонке и, сбивая привычную хрипоту в голосе, скажет: «Ты думаешь, этим все кончилось, старик? Не-ет, ты ошибаешься». Но Кеша не появляется. Какое-то странное видение плывет перед глазами. Он на манеже. Он один — это удивляет его. Бежит неторопливой рысью по кругу, косит глазом на кусок серой мешковины, что наглухо закрывает проход, откуда обычно появляются лошади. Орфей убыстряет бег, желтые опилки приятно холодят разгоряченный живот. «Шагом!» — раздается команда. Орфей переходит на шаг. Голос требовательный, не выполнить команды нельзя. «Опля! — слышит Орфей и уже чувствует тяжесть на спине. — Рысью, марш!» И он идет рысью. Как же он не догадался сразу? Это же Ада. Она обнимает мягкими руками за шею и начинает ласково тереться щекой о ворсистую рыжую шерсть.
Да-да, все именно так и было. Голос тих и вкрадчив. Слова плывут где-то в воздухе, словно стыдятся задеть его.
Итак, мы остались вдвоем. Комната показалась мне тесной. Я растерянно осмотрелась, почувствовала необходимость чем-то себя занять. Вечная история — мне мешают руки. Никогда не знаешь, куда их девать.
Мне следовало о чем-то ее спросить. В нашем общении инициатива всегда оставалась за ней. Но это был особый случай. Закон родства утратил свою силу. С той минуты авторитет старшей сестры перестал существовать для меня.
— Я опущу шторы, ты не возражаешь?
Сестра Лида посмотрела на меня долгим изучающим взглядом. Поняла, и тотчас, секундно это понимание передалось мне: «Поговорим как женщины. Забудем о родстве».
— Не стоит, — сказала сестра Лида. Какое-то усредненное состояние между усталостью и равнодушием. — Достаточно темно, а духоты прибавится. Шум на улице, отсветы, блики. Приятно чувствовать — где-то рядом жизнь.
— По крайней мере, дверь я закрою.
Не пойму до сих пор, как посторонние угадывают наше родство? Оглядываюсь на сестру Лиду. Внешне мы не похожи.
Лида крупнее. Лицо открытое. Все одинаково совершенно. Глаза с томной поволокой, прямой нос, чувственные ноздри, они еле заметно вздрагивают, подчиняясь настроению. Не поймешь, полнеет она или такова природа крупной женщины. Округлость плеч, локтей, колени тоже округлы. Ей тридцать пять. Она чувствует свой возраст. Скорее, даже не так: она подчеркивает свой возраст, настаивает на нем. Одежда, прическа, манера держаться.
Родство угадывается, а сходства нет. Другой лоб, другие глаза. Старшая заметнее, ярче. Ко мне надо привыкать, разглядывать, всматриваться. Кеша говорит: «Природа распорядилась расчетливо, нашла свой ключ: полутона, акварельность». Красивые слова, а по сути… Мы лучше смотримся порознь. Рядом с Лидой меня нет.
Вот только фигура. Я и сама знаю: фигура у меня хороша и походка хороша. Пружинистая, полулетящая, полуидущая. «Женщину с такой походкой не заметить нельзя», — это опять Кеша.
«Сейчас, когда мне за 80 лет, разглядывая карту Европы, я вдруг понял кое-что важное про далекие, но запоминающиеся годы XX века, из которых более 50 лет я жил в государстве, которое называлось Советский Союз. Еще тогда я побывал во всех без исключения странах Старого Света, плюс к этому – в Америке, Мексике, Канаде и на Кубе. Где-то – в составе партийных делегаций, где-то – в составе делегации ЦК ВЛКСМ как руководитель. В моем возрасте ясно осознаешь, что жизнь получилась интересной, а благодаря политике, которую постигал – еще и сложной, многомерной.
Куда идет Россия и что там происходит? Этот вопрос не дает покоя не только моим соотечественникам. Он держит в напряжении весь мир.Эта книга о мучительных родах демократии и драме российского парламента.Эта книга о власти персонифицированной, о Борисе Ельцине и его окружении.И все-таки эта книга не о короле, а, скорее, о свите короля.Эта книга писалась, сопутствуя событиям, случившимся в России за последние три года. Автор книги находился в эпицентре событий, он их участник.Возможно, вскоре герои книги станут вершителями будущего России, но возможно и другое — их смоет волной следующей смуты.Сталин — в прошлом; Хрущев — в прошлом; Брежнев — в прошлом; Горбачев — историческая данность; Ельцин — в настоящем.Кто следующий?!
Новая книга Олега Попцова продолжает «Хронику времен «царя Бориса». Автор книги был в эпицентре политических событий, сотрясавших нашу страну в конце тысячелетия, он — их участник. Эпоха Ельцина, эпоха несбывшихся демократических надежд, несостоявшегося экономического процветания, эпоха двух войн и двух путчей уходит в прошлое. Что впереди? Нация вновь бредит диктатурой, и будущий президент попеременно обретает то лик спасителя, то лик громовержца. Это книга о созидателях демократии, но в большей степени — о разрушителях.
Человек и Власть, или проще — испытание Властью. Главный вопрос — ты созидаешь образ Власти или модель Власти, до тебя существующая, пожирает твой образ, твою индивидуальность, твою любовь и делает тебя другим, надчеловеком. И ты уже живешь по законам тебе неведомым — в плену у Власти. Власть плодоносит, когда она бескорыстна в личностном преломлении. Тогда мы вправе сказать — чистота власти. Все это героям книги надлежит пережить, вознестись или принять кару, как, впрочем, и ответить на другой, не менее важный вопрос.
В книгу включены роман «Именительный падеж», впервые увидевший свет в «Московском рабочем» в серии «Современный городской роман» и с интересом встреченный читателями и критикой, а также две новые повести — «Без музыки» и «Банальный сюжет». Тема нравственного долга, ответственности перед другом, любимой составляет основу конфликта произведений О. Попцова.
Писатель, политолог, журналист Олег Попцов, бывший руководитель Российского телевидения, — один из тех людей, которым известны тайны мира сего. В своей книге «Хроники времен царя Бориса» он рассказывал о тайнах ельцинской эпохи. Новая книга О. М. Попцова посвящена эпохе Путина и обстоятельствам его прихода к власти. В 2000 г. О. Попцов был назначен Генеральным директором ОАО «ТВ Центр», а спустя 6 лет совет директоров освобождает его от занимаемой должности в связи с истечением срока контракта — такова официальная версия.
Это наиболее полная книга самобытного ленинградского писателя Бориса Рощина. В ее основе две повести — «Открытая дверь» и «Не без добрых людей», уже получившие широкую известность. Действие повестей происходит в районной заготовительной конторе, где властвует директор, насаждающий среди рабочих пьянство, дабы легче было подчинять их своей воле. Здоровые силы коллектива, ярким представителем которых является бригадир грузчиков Антоныч, восстают против этого зла. В книгу также вошли повести «Тайна», «Во дворе кричала собака» и другие, а также рассказы о природе и животных.
Автор книг «Голубой дымок вигвама», «Компасу надо верить», «Комендант Черного озера» В. Степаненко в романе «Где ночует зимний ветер» рассказывает о выборе своего места в жизни вчерашней десятиклассницей Анфисой Аникушкиной, приехавшей работать в геологическую партию на Полярный Урал из Москвы. Много интересных людей встречает Анфиса в этот ответственный для нее период — людей разного жизненного опыта, разных профессий. В экспедиции она приобщается к труду, проходит через суровые испытания, познает настоящую дружбу, встречает свою любовь.
В книгу украинского прозаика Федора Непоменко входят новые повесть и рассказы. В повести «Во всей своей полынной горечи» рассказывается о трагической судьбе колхозного объездчика Прокопа Багния. Жить среди людей, быть перед ними ответственным за каждый свой поступок — нравственный закон жизни каждого человека, и забвение его приводит к моральному распаду личности — такова главная идея повести, действие которой происходит в украинской деревне шестидесятых годов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.