Свадебный марш Мендельсона - [13]

— Может быть, он заболел? Он пропускает второе занятие, — Ада вопрошающе посмотрела на лошадь. — Ты противный молчун, вот ты кто! — Она капризно подобрала губы. — Речь идет о человеке, в конце концов…

Орфей вопросительно вытянул шею, чуть склонил голову набок и, быстро перебирая замшевыми губами, коснулся ее уха. Так делают люди, когда настроены сообщить что-то доверительное.

Ада сделала неуверенный шаг назад, в лице появилась строгость, она прислушивалась.

«Сейчас я закрою глаза и представлю, что мог бы рассказать тебе, — Орфей потерся о дощатую перегородку. Зевнул. — Наша жизнь не так продолжительна, как жизнь людей… А значит, и мудрость к нам приходит раньше. Впрочем, и старость тоже. Вы, люди, в своих желаниях невоздержанны, вам многое дано. Месяц назад ты была рада своему появлению здесь. Кеша увидел тебя и улыбнулся. Ты была рада этой улыбке, не правда ли? Прошли считанные дни — тебе этого мало. Люди неудержимы в своих страстях. Они вечно хотят что-то взять от жизни. Но если все будут брать, жизнь оскудеет. Пойми свои желания окончательно, и я помогу тебе. Нельзя хотеть всего сразу. Это не проходит безнаказанно. Можно потерять все, что имеешь. Готова ли ты услышать меня?»

Дрожь прошла, но руки выдают волнение. Глаза едва ли успокоились, где-то в самой глубине их затухающий испуг двоит, троит темные точки зрачков…

«Мы, лошади, любим людей. Они добры к нам. А это не так мало. Я рад сытости, которая стала привычной. Я рад солнцу — оно дает тепло. Однажды меня везли из города, и я видел таких же, как я, лошадей. Они были понуры и неухоженны. Они были голодны. Увидев меня, они заржали протяжно и устало. Так кричат лошади, когда устают жить. И я понял: мы одногодки, но мне лучше, чем им. Надо уметь радоваться тому, что имеешь. Люди живут иначе. Им всегда хочется большего. Они даже придумали себе оправдание и назвали неуспокоенностью. Красивые никчемные слова. Достигнуть большего желают все, а достигают лишь единицы. Удел остальных — завидовать счастливцам. Зависть рождает зло, жестокость. Разве это справедливо? Среди злых людей жить трудно. Они слепы.

Кеша — мой друг. Встречаешь тысячи людей, а друзьями становятся единицы. Ты пришла, чтобы отнять его у меня? Но я не властен. Он выбрал меня сам. И право распорядиться своей привязанностью принадлежит ему. Возможно, твои чувства окажутся сильнее моих, и ты одержишь победу. Но зачем тебе он? Оглянись — вокруг столько людей. Выбери себе другого. Это твой мир, мир людей, там выбираешь ты.

Молчишь? Дурной признак: не слышишь или не хочешь понять меня».

Орфей вздохнул, вздохнул длинно, тягостно. Мыслей было слишком много, он расчувствовался, ему необходимо было перевести дух.

«Чувства женщин переменчивы, так говорят сами люди. Поступай как знаешь. А я буду ждать. Мне ничего другого не остается. Терпеливо ждать и хранить свое чувство к нему. Возможно, он вспомнит обо мне и вернется. А теперь иди домой. Миновал суматошный день, пора спать».

Дряблая кожа века поползла вниз и закрыла глаз. Орфей спал стоя, попеременно отдыхали ноги.

Глаз открылся на секунду, проверил, на месте ли мир, и снова закрылся.

* * *

Ада стояла, облокотившись на решетчатую дверь денника, смотрела на спящую лошадь, и казалось ей, что лошадь спит притворно, на самом деле она не спит, а спряталась за закрытое веко, ждет ее слов. И, подчиняясь своей догадке, Ада заговорила:

— Недавно Кеша сказал мне: «В неделе появился восьмой день. День, о существовании которого я раньше не подозревал…» Восьмой день? Что бы это могло значить?.. В неделе только семь дней… А еще он сказал: «Это похоже на первый снег. Засыпаешь. От жухлой земли несет холодом, и кажется, не бывать никогда уюту. А утром открываешь глаза и слепнешь от радости. Чисто, бело, будто небо выше стало». Как снег… — чуть слышно повторила она.

Мягкие ноздри лошади дернулись, нижняя губа сползла набок, Орфей зевнул.

— Эй, ты меня слышишь? Я, кажется, влюблена. Почему я не вижу в твоих глазах удивления? Несчастный меланхолик, тебя не радует чужая любовь. — Ада сердито надула губы и показала лошади язык. — Эгоист!

Орфей дышал ровно, сенная труха, приставшая к нижней губе, теребилась еле заметно. Ему хотелось урезонить ее:

«Любовь, она только твоя. Неужели о ней должны знать все?»

«Ты заблуждаешься… О любви нельзя говорить шепотом. Когда любишь, хочется кричать».

«Значит, ты любишь его?»

«Не знаю».

«Если любовь так приметна, разве можно не знать — любишь или не любишь? Люди всегда загадка», — печально подумал Орфей… Его глаза открывались и закрывались сами собой.

* * *

Уже пора седлать. Орфей давно слышит Кешин смех где-то рядом, впереди, сбоку. К нему Кеша заходит в последнюю очередь. Сначала Орфей обижался, потом привык.

Кеша ничего не делает молча. Седлает Орфея — разговаривает, моет — разговаривает, кормит — слова, слова, слова…

— Сегодня был муторный день, — вздыхает Кеша. — Пусть хоть вечер будет иным. Шеф был свиреп, как бизон. У него язва желудка, а страдаем мы. Завел привычку кричать. Раньше был спокойнее. Ну, выругается один раз, и хватит. А теперь сладу нет. «Кто разрешил вносить изменения в проект? Еще один такой фокус… и я расформирую вашу группу. Вы работаете на корзину».