Свадебный марш - [19]

Правда, и после возвращения со взморья я тоже видел Рысь мельком и тоже почему-то вместе с Бендарским… Машина Эдуарда стояла возле станции, а Таня сидела в ней с таким видом, будто сидит в машине мужа. А теперь в машине Эдуарда с таким же, наверное, видом будет сидеть Юлка, я ее тоже видел в этой машине — промелькнула и исчезла, а Тане Рысь придется расстаться с этой мимикой. Я смотрел на Татьяну и понимал, что ей жаль будет расстаться с этим выражением лица. И что она еще повоюет с кем-то за что-то. Она и вышла-то гулять сейчас с надеждой, наверно, на встречу с Бендарским в «клубе четырех собак». Так я называю эти прогулки с четвероногими.

Я разглядывал Рысь. Я ее первый раз видел так близко. У нее и вправду было лицо, могущее свести с ума весь Париж, красивое девчоночье лицо, только вот глаза во много раз старее, и не девчоночьи, а женские. Мне бы сейчас в Рысь влюбиться. Париж свела с ума, а меня свести не можешь? Почему ты не можешь свести меня с ума, ну сведи, ну что тебе стоит!.. Что я по сравнению с Парижем?.. Дул такой «скульптурный ветер» и лепил с помощью платья изумительную Танину фигуру. Я стал рисовать в блокноте такую фигуру, которая могла свести с ума весь Париж. Она поняла, что я рисую ее, и тоже посматривала на меня, но с какой-то мрачностью. Она и раньше за меня зацеплялась взглядом, но незаметно. Я-то знаю, я ведь чувствую и вижу, когда просто так. А она не просто так — она присматривалась, особенно сейчас вдруг я понял ее взгляд. Она меня обвиняла в том же, в чем я ее, и говорила мне взглядом: «Ну что же ты?..»

И смотрела на меня, как Понтий на Христа. Она свою истину искала во мне и на меня смотрела в смысле: «Эх ты!.. Не смог удержать свою… как ее?.. Кто она тебе?..» Я разозлился, поняв ее взгляд, и тоже стал на нее смотреть. «А что же ты?» Нет, я не на «ты» смотрел на нее, а на «вы»: «А что же вы?.. Париж с ума свели, а тут… Еще меня спрашиваете!»

— А где ин-жир?.. — спросил я у Рыси. Вопрос был неожиданным не только для нее, но и для меня. Мне почему-то захотелось досадить ей и, может быть, даже сделать немного больно.

— Какой инжир? — удивилась она.

Я говорил о толстом молодом иностранце (инжир — иностранный жир!). Он иногда заезжал на машине за Таней на дачу. Я нарисовал его по памяти и со словами «Вот этот» протянул с дерева Рыси. Она его узнала.

— А это вашему Гальту, — я протянул Рыси рисунок с Гальтом. — Вам — от Герасима, Гальту — от Муму… Муму ведь не утонула. Это Герасиму все показалось…

— А вы знаете, кто за мной ухаживал в Париже? — спросила Таня.

— Знаю, — сказал я так, как будто бы я действительно знал.

— Кто? — удивилась она.

— Эйфелева башня, — сказал я, и ответ, видимо, чем-то понравился Тане, потому что она рассмеялась по-хорошему и с удовольствием.

— Юмор сближает все народы мира, — сказала она, затем легко подпрыгнула, схватилась за ветку тополя и неожиданно ловко, по-спортивному подтянулась и очутилась рядом со мной.

— Поговорим, — предложила она.

— Поговорим, — согласился я.

— Эдуард, знаете, кто? Он ощущенец, но не на все сто, он на фифти-фифти ощущенец. Пятьдесят на пятьдесят. Вы знаете, что такое ощущенец?.. Это когда человеку нужнее сидеть на собрании, чем есть шашлык, но ощущенец будет есть шашлык. Эдуард будет есть шашлык. Люди почему-то думают, что только спортсмен должен себе во многом отказывать, когда добиваешься своей цели. Когда Эдуард спортсмен, когда он готовится к гонкам, он умеет себя обуздать, а в жизни нет. Он поэтому меня и оставил, что не разделяет моей философии на все это. Он знает, что со мной ему надо быть таким, как я захочу, а с ней он будет таким, как он захочет. И все равно я ему нужна, а она нет…

Рысь замолчала.

— Это вы сами придумали? — спросил я.

— Что придумала?

— Ну, это… ощущенец?

— Сама, а что?

— А то, — сказал я, — что со мной в поезде ехал один разговорчивый мужчина, я его назвал умпопомрачительным мужчиной, а он был ощущенцем, ах как мне бы пригодилось там, в вагоне, ваше слово!

Мы помолчали.

— Увезите вы ее отсюда, — сказала Рысь, обращаясь как будто ко мне и не ко мне.

— Как это — увезите… — удивился я.

— Я вам дам деньги. У меня есть…

— Тогда увезите вы его, — предложил я.

— Он не поедет. У него ралли и вообще. Вам проще, ну увезите!

— Вы меня путаете с картиной «Дети, бегущие от грозы». Разве я похож на тех двух детей сразу?

— Нет, не похожи… Сейчас вы похожи на грозу, которая в начале мая.

Больше Рысь ничего не сказала, спрыгнула на землю и пошла к своей даче.

«Чем занимаются все люди на земле одновременно? Выясняют отношения», — вспомнилось мне, когда я подходил к нашей даче. На веранде отец с мамой громко разговаривали — определенно выясняли что-то. Жозя разминалась на поляне у себя во дворе — выясняла отношения с балетом.

Мамс приехал на своем такси. И стучал за нашей дачей во флигеле на машинке. Выяснял отношения со сценарным отделом. И только я, может быть, самый выясняющий из всех выясняющих, сидел, как обезьяна, на дереве, и мне не хватало сейчас одного — этого самого выяснения.

И зачем Наташа сказала про глаза, может, они действительно у меня как у привязанной собаки!