Свадебный круг - [7]

— Осваивайтесь, готовьте документацию на ильинский коровник, — сказал он.

Наверное, зря оставил его Ольгин в Крутенке. Инженер Серебров вдруг ощутил, как томительно длинны здесь сутки, как трудно их заполнить.

По утрам и вечерам горланили в Крутенке петухи. Их перекличку мог заглушить только магнитофон инженера Сереброва, с которым он раз десять прогуливался после работы до площади Четырех Птиц. Отсюда шел он на вокзал, где был газетный киоск. В деревянном высоком здании вокзала толкалась в ожидании поездов заспанная, плохо умытая публика. Хлопая дверями, втискивались нагруженные узлами и чемоданами новые пассажиры и озирались, ища, где можно приспособить себя и багаж.

Вот тут, на вокзале, через который, как через воронку, протекал весь люд с поездов и на поезда, нежданно-негаданно Серебров столкнулся с институтским другом Генкой Рякиным. Тот обрадованно заржал, показывая свои литые редкостно крепкие зубы. Говорили, что словчил Рякин, пригрелся в Бугрянске, а он вот где оказался, в Крутенке.

— Да ты что, дорогуля! — обнимая Сереброва, кричал Рякин. — Кому я там нужен? — и, радостно толкая Сереброва плечом, добавлял: — Эх, хорошо-то как, что мы вместе, хоть бы не умереть.

Генка Рякин сбил Сереброва с почти скромного и почти степенного образа жизни. Уже в гостинице Генка начал показывать себя. Размашисто заполняя дотошную гостиничную анкетку, которая годилась не для поселения на одну-две ночи, а для подбора на дипломатическую работу, записал после «Ф. И. О.»: «Брюнет, 1946 года рождения. Цель приезда? Конечно, ограбление банка».

В графе «Место рождения», ухмыляясь, он указал «Марсель», а в графе «Домашний адрес» — «Рио-де-Жанейро». Правдой были только первые слова — «Брюнет, 1946 года рождения». Дежурная, пожилая, позевывающая тетка, встрепенулась и, торопливо нацепив очки, стала требовать от Генки, чтоб он не дурил и анкету переписал, «как следно быть», но тот уперся, доказывая, что родился именно в Марселе и что паспорта у него нет, один диплом.

Тетка в черном казенном халате слушать Рякина не стала. Она задвинула перед его носом фанерное волоковое окошечко и пригрозила:

— Вот милиционера позову, дак…

Гарьке не очень по вкусу была Генкина задиристость. Чтоб смягчить обстановку, он стал через глухо закрытое окошко доказывать дежурной, что Марсель может быть не только французским городом, а простой деревней. Но дежурная к уговорам была глуха.

— Позвольте телефон, — оскорбленно постучал Рякин в окошко, напустив на лицо обиду. Дежурная сердито выставила в окошко телефонный аппарат, и Генка, откинувшись, заворковал, прося, чтоб девушка соединила его с председателем райисполкома Николаем Филипповичем Огородовым.

— Николай Филиппович, пламенный привет. Это ваш давний гость Рякин. Помните у Верочки на дне рождения… Да, работать. Вместе с Серебровым. Не сможете ли помочь насчет гостиницы? Лучше номерок на двоих, а то, понимаете, работы много, — бодро-весело закричал, похохатывая, Рякин.

Вряд ли председатель Крутенского райисполкома Огородов толком помнил их, хоть и гуляли они вместе на дне рождения, но что ему стоило распорядиться, чтобы дежурная дала двухместный номер. Дежурная из почтения к начальству стерпела Генкино хулиганство в анкете и протянула им ключ. Мог Рякин подать себя, имел способность повсюду вносить шум и веселье. Рядом с ним казалось, что все люди — хорошие знакомые. И знакомые эти, чтобы помочь ему, пойдут на все, так же, как пойдет он, Генка, на все, чтоб отблагодарить их.

Посетители и работники Сельхозтехники робели перед говорливыми новоиспеченными инженерами. Те вели себя независимо, бойко переговаривались, когда остальные работники объединения скромненько сопели над бумагами. Даже Ольгин не выдержал рякинского натиска и оформил его в торговый, по Генкиному мнению, всесильный отдел. Теперь Рякин говорил: «Запчасти — по моей части».

Пожалуй, в эти дни оба инженера проводили больше времени на престарелом венском диванчике в вестибюле, чем в своих отделах. На диванчик присаживался всякий люд, ждущий очереди к Ольгину. Даже вольно и широкоступающие председатели передовых колхозов присаживались порой тут, чтобы перевести дух. Почти все они становились благодарными слушателями Генкиных анекдотов и баек. Поднялся сюда и легендарный в Крутенском районе человек, председатель колхоза «Победа» Григорий Федорович Маркелов, огромный, килограммов на сто двадцать великан с моторно рокочущим голосом, широким, битым оспой лицом, покалеченной, забирающей вбок ногой. Не шагал, а будто литовкой косил.

Маркелов тяжело опустился на жалобно пискнувший диванчик, загромоздив почти весь его, и спросил инженеров:

— Командирова знаете?

— Как же, — откликнулся Рякин. — Пантя? Председатель колхоза «Труд»?

Как раз в «Труде» и работали они на уборочной.

— Он, он самый. А ну-ка, тащи клей да газету, — распорядился Григорий Федорович. Зеленоватые, навыкат глаза Маркелова светились азартом. Он вожделенно мотнул головой.

— Ну, Пантя, держись!

Лысый, суетливый Ефим Фомич Командиров был постоянной мишенью маркеловских розыгрышей и шуток. Прозвище Пантя прилипло к Командирову из-за того, что он свое любимое слово «понимаете» произносил коротко — «панте».