Свадебный бунт - [81]
Грох замолчал, оглядел глазеющие глупо на него со всех сторон лица, повернулся и вошел снова в дом воеводского правления; Носов отлично понимал, что речь его к этому сброду ни на что не нужна, что выбор этот ничего не значит. Но надо было с первого же дня заставить народ толковать по всему городу о себе. Пускай пойдут толки, что новый воевода Носов, выбранный на площади в кремле, обещает, что будет всем поравенный суд, будет мир, будет всякая благодать, но вместе с тем будет строгое и крепкое соблюдение тишины и порядка.
Расчет Носова удался. Обещанным строгостям поверили, новым порядкам тоже. Носов тотчас же вызвал в большую горницу воеводства ближайших своих сподвижников: Быкова, Колоса, Зиновьева, Партанова и других. Когда они собрались, Носов стал перед ними и спросил:
— Так я воевода, сказывали вы?
— Вестимо, ты, Яков. Чего спрашиваешь? — раздались голоса его приятелей.
— Ладно; так первый мой приказ будет очистить площадь, запереть все ворота, в Пречистенских стражу поставить и никого в кремль не впускать до завтрашнего дня. Второе — убрать убитых и честным порядком похоронить. Тотчас же собирать охотников в новый мой воеводский полк и вписать их поименно. Тотчас же выдадим всем за неделю вперед жалованье в руки, и сколько наберется, сейчас же расставим караульными по тем местам, которые я скажу. Завтра по утру объявить, что будет в соборе после литургии молебен, а после молебствия круг и совет насчет астраханских делов.
Через каких нибудь полчаса времени первые три приказания воеводы были уже исполнены, и все совершилось мирно, быстро, как по маслу.
Во-первых, толпе зря снующего народа было объявлено, чтобы очистили кремль. Только в одном углу площади сотня подгулявших разношерстных молодцов под предводительством одного парня, выпущенного накануне из ямы, стала шуметь, как бы не желая уходить из кремля, где еще были целы церкви и многие дома. Им было объявлено, что за ослушание их немедленно примут в топоры.
В задорной и подгулявшей кучке несколько голосов захохотали в ответ.
— Вы вот как! — крикнул Быков, взявший на себя очистку площади. — Бери их чем попало, ребята. Коли, руби, вали!
И Быков вместе с двумя десятками своих вооруженных молодцев врубился в кучу озорников и в одно мгновение разогнал всех; только двое убитых осталось на месте да несколько раненых побежало в разные стороны.
Затем тотчас все трупы бывшего начальства были убраны.
Когда смерклось, то около воеводского правления была другая толпа, чинная, порядливая, и тихо ожидала очереди. Все по очереди перебывали в прихожей воеводского правления и вышли снова на площадь. Но каждый, входивший с пустыми руками, возвращался с оружием, от мушкетона и пистоли до сабли, бердыша или пики. Что-нибудь да получал он. Но вместе с оружием получал жалованье из «государевой казны» за целую неделю вперед.
Большая часть охотников, записавшихся в новый полк, придуманный и сформированный новым воеводой, были из стрельцов, старые и молодые. Главное начальство над ними было поручено, конечно, старику стрельцу Быкову. Он получил звание стрелецкого тысяцкого. Тотчас же были выбраны сотники, пятидесятники и десятники. Лучка Партанов, конечно, попал в сотники.
— Через недельку, гляди, мы и кафтаны заведем с позументом, — говорили новобранцы.
Еще солнце не совершенно опустилось на горизонт, когда в кремле у всех ворот и зданий казенных стояли часовые и караульные из новобранцев, считавшие начальством и хозяином кремля и всей Астрахани не кого иного, как воеводу Якова Матвеевича Носова.
«Воевода Носов» уже звучало в устах многих так же согласно и законно, как за день перед тем звучало «воевода Ржевский».
Но воевода Носов был иного поля ягода, чем покойный Тимофей Иванович, погибший жертвой своей лености и добродушия. Воевода Носов весь вечер и часть ночи не спал, а сидел и делом занимался. Ни разу не побывал он там, дома у себя, там, где были жена и дети. Хороший семьянин Яков Носов, ставший теперь воеводой, почти позабыл о существовании жены и детей.
Поздно ночью, уже засыпая в горнице, где часто бывал он у покойника Ржевского, он вдруг вспомнил о семье своей. Вспомнил он только потому, что вдруг ему померещилось, почудилось, что он более не увидится с женой и детьми. Ему пришло на ум, что, может быть, за эту же ночь кто-нибудь, подосланный от уцелевших еще в кремле и городе властей, прирежет его здесь сонного, как малого младенца.
— Так и помрешь, не повидавшись со своими, — подумалось Носову. Но тотчас же он перекрестился, вздохнул, повернулся на бок и через мгновение спал крепким сном.
XXXVII
На утро 31-го июля весь город опять волновался, но уже на иной лад. В городе слышался благовест во всех церквах. Всем жителям было известно, что в соборе будет литургия, будет молебствие, будет объявлен указ воеводы Носова, которого Бог весть кто выбрал и поставил в городе начальством. Скоро кремль переполнился, собор тоже, и все шло порядливо и тихо, как и быть должно. Но только соборный протопоп был в бегах, а вместо него служил священник Никольской церкви, отец Холмогоров. Только вместо тех лиц, которые обыкновенно стояли впереди во время всякого торжества, теперь появились совсем другие лица и другие люди, но на вид степенные, чинные, важные, как будто бы они и не бунтовщики.
Екатерининская эпоха привлекала и привлекает к себе внимание историков, романистов, художников. В ней особенно ярко и причудливо переплелись характерные черты восемнадцатого столетия – широкие государственные замыслы и фаворитизм, расцвет наук и искусств и придворные интриги. Это было время изуверств Салтычихи и подвигов Румянцева и Суворова, время буйной стихии Пугачёвщины…В том вошли произведения:Bс. H. Иванов – Императрица ФикеП. Н. Краснов – Екатерина ВеликаяЕ. А. Сапиас – Петровские дни.
Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Книга знакомит с увлекательными произведениями из сокровищницы русской фантастической прозы XIX столетия.Таинственное, чудесное, романтическое начало присуще включенным в сборник повестям и рассказам А.Погорельского, О.Сомова, В.Одоевского, Н.Вагнера, А.Куприна и др. Высокий художественный уровень, занимательный сюжет, образный язык авторов привлекут внимание не только любителей фантастики, но и тех, кто интересуется историей отечественной литературы в самом широком плане.
Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.