Свадебный бунт - [76]
— Почему учуги ханам калмыцким продавать указали?
— Зачем Тихонов огород стрельцу Парфенову подарил?
И про дележ России, и про бороды, и про Тихонов огород с Феклой ни Пожарский, онемевший от ужаса, ни офицеры, понявшие, что пришла их последняя минута, не отзывались ни единым звуком, только двое из них рыдали…
— Что с ними возжаться! Решай!
И все восемь в мгновение ока были решены. Окровавленные и обезображенные трупы повалились на мостовую.
— Воеводу нашли!
— Подавай воеводу! — гудело вдали на площади.
Вплоть, до утра с небольшими перерывами зловеще завывал набат, а в кремле и в городе уже было разграблено с полсотни домов, в которых все искали воеводу.
XXXIV
В Каменном городе и на слободах с утра толпились и двигались кучки народа, причем всякие инородцы держались вместе и особняком. Персы толпились около своего менового двора. Даже юртовские татары сбежались точно по уговору на одной из площадей, около своей главной молельни. Армяне по оповещанию собрались близ своего нового храма. Стрельцы точно также толпились около своих сотских изб. Во всех кучках и на всех наречиях обсуждалась гроза, разразившаяся ночью.
— Вот тебе и свадьбы! Вот чем все кончилось! — слышалось повсюду.
Вместе с тем толпы обывателей, коренных астраханцев, двинулись в кремль ради любопытства, чтобы увидать собственными глазами то, о чем уже ходили вести по городу, т. е. поглазеть на трупы убитых.
В Пречистенских воротах валялись на тех же местах в окровавленной пыли несколько трупов: убитые за ночь офицер Палаузов с несколькими караульными рядовыми. Среди кремлевской площади лежали в куче изрубленные трупы полковника Пожарского и нескольких офицеров, погибших вместе с ним.
От снующей густой толпы в кремле казалось, что в городе сумятица, но в действительности было так же мирно, как и всегда. Ни одна церковь не была ограблена, только с дюжину домов в Каменном городе да десятка три домов в Земляном пострадали за ночь от бунтовщиков, и в них были видны кой-где выбитые окна и кое-какая рухлядь, выброшенная на улицу.
Все, что было властей в городе, исчезло, попряталось переждать бурю. Не только неизвестно было местопребывание митрополита, архимандритов, воеводы и его подчиненных, но даже второстепенные приказные и подьячие, стрелецкие пятидесятники и офицеры гарнизона — все исчезли.
Однако, толпа человек в пятьсот с Носовым и его ближайшими сподвижниками во главе, передохнув поутру и закусив в воеводском правлении, снова начали свой розыск воеводы. Грох Носов, стрелец Быков, Колос и Партанов, разделив главных бунтарей на четыре кучки, обшарили все дома и здания кремля и Белого города. К удивлению и счастью многих домохозяев, ожидавших неминуемой смерти при появлении у них толпы ради розыска воеводы, дело обходилось более или менее мирно. Толпа, не нашедшая воеводы, ограничивалась ругательствами и пинками. Некоторые из астраханских старожилов, явившиеся в кремль из любопытства, протирали глаза от изумления, видя, что ни один храм не ограблен, домов разбитых совсем мало, перебитых властей и того меньше. Один Пожарский и несколько офицеров да рядовых! И вероятно, потому, что сами полезли, вместо того, чтобы спрятаться.
В городе, в некоторых улицах, в больших домах шли быстрые сборы в дорогу. Некоторые, проснувшиеся утром или вовсе не смыкавшие глаз за всю ночь, немедленно решились из страха покинуть Астрахань, где должна начаться резня, буйство и грабеж. Много богатых посадских людей собиралось вон из города.
На дворе дома ватажника Ананьева стояла многолюдная кучка народа, но держалась тихо и почтительно. Это были рабочие из ватаги Ананьева. Ватажник вместе с дочерью и молодым зятем тоже собирались в дорогу. Ватажник не испугался смуты в городе. Эта была не первая, которую он видел. Особенно опасаться ему было нечего, бунтовщикам было мало охоты лезть на дом ватажника, у которого целая ватага батраков, вооруженных чем ни попало, может защитить его не хуже какого-нибудь стрелецкого полка. Весь дом не стоит того, что эта ватага может натворить с толпой бунтарей, обороняясь от их приступа. Клим Егорович Ананьев никогда бы не двинулся из города в путь, если бы на этот раз особенно не настаивал на отъезде его зять, а с ним и дочь. Барчуков убедил молодую жену уговорить отца во что бы то ни стало скорее покинуть Астрахань и ехать на хутор, по прозвищу Кичибур, принадлежащий Ананьеву, верст за пятьдесят от города. Урочище Кичибурский Яр было на дороге во все города российские, иначе говоря, на московском тракте. У Ананьева был там большой дом с садом и человек до пятидесяти рабочих. Место было красивое и тихое, да вдобавок и на дороге. Барчуков решил, что там надо переждать все астраханские смущения, в которых он, конечно, не принял никакого участия. В случае чего, оттуда можно было бы пуститься и далее в путь.
Для Барчукова, много странствовавшего по всей Руси, путешествие было не диковиной. Жена его была рада покинуть Астрахань, из которой она никогда не выезжала. Один Ананьев, сиднем сидевший всю жизнь в городе, поднялся с трудом.
Однако, часа в два времени все было готово, а дом сдан под охрану нескольких десятков батраков из ватаги. Их обязали разместиться кое-как, по двору и по огороду, и стеречь имущество по наряду, десятками по очереди. И поезд в пять часов выехал со двора дома ватажника. На первой подводе сидел сам Ананьев, на второй — молодые, на остальных везли кое-какое имущество. Рабочие сопровождали поезд пешком до заставы, чтобы благополучнее миновать волнующийся народ и выехать в степь.
Екатерининская эпоха привлекала и привлекает к себе внимание историков, романистов, художников. В ней особенно ярко и причудливо переплелись характерные черты восемнадцатого столетия – широкие государственные замыслы и фаворитизм, расцвет наук и искусств и придворные интриги. Это было время изуверств Салтычихи и подвигов Румянцева и Суворова, время буйной стихии Пугачёвщины…В том вошли произведения:Bс. H. Иванов – Императрица ФикеП. Н. Краснов – Екатерина ВеликаяЕ. А. Сапиас – Петровские дни.
Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.
«Если царствовать значит знать слабость души человеческой и ею пользоваться, то в сём отношении Екатерина заслуживает удивления потомства.Её великолепие ослепляло, приветливость привлекала, щедроты привязывали. Самое сластолюбие сей хитрой женщины утверждало её владычество. Производя слабый ропот в народе, привыкшем уважать пороки своих властителей, оно возбуждало гнусное соревнование в высших состояниях, ибо не нужно было ни ума, ни заслуг, ни талантов для достижения второго места в государстве».А. С.
Так сложилось, что в XX веке были преданы забвению многие замечательные представители русской литературы. Среди возвращающихся теперь к нам имен — автор захватывающих исторических романов и повестей, не уступавший по популярности «королям» развлекательного жанра — Александру Дюма и Жюлю Верну, любимец читающей России XIX века граф Евгений Салиас. Увлекательный роман «Миллион» наиболее характерно представляет творческое кредо и художественную манеру писателя.
Книга знакомит с увлекательными произведениями из сокровищницы русской фантастической прозы XIX столетия.Таинственное, чудесное, романтическое начало присуще включенным в сборник повестям и рассказам А.Погорельского, О.Сомова, В.Одоевского, Н.Вагнера, А.Куприна и др. Высокий художественный уровень, занимательный сюжет, образный язык авторов привлекут внимание не только любителей фантастики, но и тех, кто интересуется историей отечественной литературы в самом широком плане.
Салиас де Турнемир (Евгений Салиас) (1841–1908) – русский писатель, сын французского графа и русской писательницы Евгении Тур, принадлежавшей к старинному дворянскому роду Сухово-Кобылиных. В конце XIX века один из самых читаемых писателей в России, по популярности опережавший не только замечательных исторических романистов: В.С. Соловьева, Г.П. Данилевского, Д.Л. Мордовцева, но и мировых знаменитостей развлекательного жанра Александра Дюма (отца) и Жюля Верна.«Принцесса Володимирская». История жизни одной из самых загадочных фигур XVIII века – блистательной авантюристки, выдававшей себя за дочь императрицы Елизаветы Петровны и претендовавшей на российский престол.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.