Свадебный бунт - [77]

В опустевшем доме ватажника все заперли, и пустой дом затих.

Не менее тихо было и в другом доме, где бывало обыкновенно шумно.

У стрельчихи, вдовы Сковородиной, было сравнительно с прежними днями мертво тихо. Сама Сковородиха, измучившись приготовлениями к венцу дочерей и всякими треволнениями, хворала и лежала в постели. Айканка, не спавшая всю ночь от страха, спала на тюфяке в той же комнате.

На другом конце дома, в большой, светлой горнице сидела красавица Дашенька, пригорюнившись. Ея муж был все еще для нее как бы нареченный и суженый. Партанов после венчанья и закуски в их доме еще в сумерки ушел, исчез и до сих пор не возвращался домой. Дашенька посылала уже не мало народа справляться, где Партанов, и узнала, к своему ужасу, что молодой муж в числе бунтовщиков, орудующих в кремле. С минуты на минуту ожидала она его, чтобы получить объяснение этого страшного и непонятного происшествия.

Узнав, что ее приятельница, тоже вышедшая замуж, Варюша выезжает из города, Дашеньке тоже казалось всего лучше отправиться с мужем на маленький хутор, который принадлежал ее матери.

В другой комнате спала непробудным сном громадная Глашенька. С ней приключилось событие совсем невероятное, а между тем приключилось очень просто. Целый час прогоревала она вчера, вдоволь наплакалась и, наконец, заснула крепким сном.

Вчера утром, вместе с сестрами, повенчалась она с своим маленьким и задорным женихом. Хохлач после венца на пированье в доме стрельчихи выпил больше всех. Сильно пьяный Хохлач перебранился со многими, в том числе с тещей и с молодой женой, а затем ушел вместе с Лучкой будто по делу. А на заре кто-то из домочадцев прибежал на двор стрельчихи и объявил удивительное приключение: Глашенька была уже вдовой.

Когда толпа мятежников бросилась на кремль, то в первой же схватке с караульными у Пречистенских ворот задорный Хохлач был убит наповал. Стрелецкий бердыш раскроил ему голову чуть не на две части. Ровно за двенадцать часов времени Глашенька и замуж вышла, и овдовела.

Остальные три дочери Сковородихи были у мужей.

Пашенька Нечихаренко, вместе с мужем, просидела всю ночь, совещаясь, как быть. Аполлон Спиридонович, в качестве властного человека и начальства, хотя бы только над солью, мог опасаться бунтовщиков. Для всякой мятежной толпы он должен был считаться причтенным к числу ненавистной волокиты судейской. Нечихаренко, человек смышленый, успокоивал жену, надеясь на покровительство сильного человека, а по новому времени «знатного и властного», т. е. на их свойственника Лукьяна Партанова.

— Коли он в числе бунтарей и орудует в кремле, то мы его просить будем, — решил Нечихаренко, — он не велит нас трогать.

Совершенно на другом конце города, княгиня Марья Еремеевна Бодукчеева успела уже два раза поругаться с своим супругом. Затыл Иванович, все-таки, горевал, что поторопился жениться, хотя на богатой, но старой деве с ячменями. Он привязывался, бранился, брюзжал, грозил жене судом и розгами. Машенька отгрызалась и отвечала, что по новым временам, благодаря смуте в городе, она никого не боится. Стоит ей лишь попросить известного и ей, и князю человека, ныне знатного Лучку, и князя без всяких околичностей повесят за продерзости на первых воротах.

Наконец, Сашенька Зиновьева в маленьком домике около Стрелецкой слободы, временно нанятом ее мужем, лежала в постели и охала. Она ухитрилась накануне как-то шибко двинуться и уже не в первый раз в жизни сломала себе руку.

Казак Зиновьев тоже исчез из дому и был в числе сподвижников Носова. Зиновьев в это время орудовал в судной избе с другими вновь набранными помощниками. Донской казак обшарил все мышиные норки, надеясь найти казенные деньги.

— На то судная изба и казенное место, чтобы в ней были деньги, — рассуждал он.

Но, однако, никаких денег не оказалось, так как Носов их уже захватил еще на заре.

Был еще один дом в Астрахани, где в это утро было не тихо и не смирно, но и шумно не было. Было горе! Сам хозяин, приказав запереть ворота и калитку, запереть все двери в доме, сидел в маленькой горнице, угрюмый и тревожный. Он ждал, что бунтовщики вскоре доберутся до него, хотя он и не властный человек, а простой посадский. Кроме того, тоска грызла его от несчастия, приключившегося с его дочерью за ночь.

Почти так же, как Глашенька Сковородина, его дочь, только что вышедшая замуж блестящим образом, теперь была вдовой. Получив известие, что Палаузов убит в кремлевских воротах бунтовщиками один из первых, молодая женщина лишилась почти мгновенно рассудка, и Кисельников перевез ее к себе в дом. Мать и родственники ухаживали за несчастной, приводили ее в чувство, но она или плакала, рыдала, или начинала смеяться, или спрашивала, скоро ли придет муж.

Роковая судьба не дала молодому офицеру возможности выехать.

Назначенный на новую должность, он готов уже был в путь. Все уже было у него уложено. За несколько часов до предполагавшегося выезда, он случайно зашел к Пречистенским воротам только побеседовать с приятелем, греком Варваци. Не будучи караульным, он не был обязан сражаться с мятежниками и мог просто убежать. Но это сделал караульный по наряду грек, исчезнув тотчас же, якобы для предупреждения и спасения воеводы. А Палаузов остался; что-то толкнуло его — быть может, желание отличиться, быть может, задор юности, и он один из первых стал жертвой возмутившихся, а изрубленный труп его валялся теперь среди ворот.