Свадебные колокола - [63]

Наташа была модницей. Она умела одеваться и произвести впечатление. В этом-то она могла дать фору кому угодно. Репортажи её по радио о химии казались Вене намного лучше других, да и не только ему одному. Злодейка не отличалась скромностью, причисляла себя к высшей аристократии города и не собиралась замуж. С ней можно было толковать о чём угодно, поспорить, отвести душу, когда не везло. Она никогда не говорила глупостей и не стремилась выставить его в ресторане на круглую сумму (денег ему не жалко, чёрт с ними, с деньгами, но такая привычка ему не нравилась). Подружились они как-то легко, незаметно и быстро и были друг с другом запросто. Наташа была принципиальна до крайности и упряма, как дочь ишака.

Поэтому Веня обрадовался, когда увидел Наташу, и пожалел, что ушли её коллеги.

Статью Иваныча Наташа читала медленно, на ходу исправляя языковые шероховатости, а Веня разглядывал её браслет и думал, что вот такой же браслет ему нужно купить для Валентины.

Наташа прочитала статью два раза, поправила на руке тяжёлый браслет и одёрнула платье: колени стали видны ещё больше.

— У нас в три часа летучка, — сказала она. — Ты меня немного обожди, я скоро приду.

— Ты скажи сразу — будете печатать или нет? — спросил Веня. Ему стало жарко, и он снял телогрейку. — Что нам с тобой в жмурки играть.

Наташа вышла из-за стола и закурила новую сигарету. Улыбнулась.

— Материал интересный. — Её рука дотронулась до его плеча. — Ты где остановился?

— В «Подкове».

Наташа кивнула и от самых дверей сказала:

— У меня в столе интересные журналы, посмотри.

Дверь мягко закрылась за ней.

Журналы были о кино и театре. Новая пьеса Розова. Премьера украинского театра. Олег Видов играет роль Владимира в новом фильме Басова «Метель». Интересно, что испытывает актёр, когда играет свою первую роль? Чухрай закончил съёмки в Инте, приполярном городе шахтёров. Ишь куда забрался. Французский кинокомик Пьер Этекс начал снимать новую кинокомедию. Что получилось, если бы Чухрай снял комедию?

Зазвонил телефон.

Веня снял трубку — звонили с лесокомплекса и просили прислать журналиста на товарищеский суд.

— Позвоните немного попозже. У нас летучка, — ответил Веня и положил трубку.

В польском журнале «Фильм» Веня увидел фото невысокого, смуглого, худого парня. Что-то знакомое показалась ему в этом лице. Веня, конечно, ошибся, но что-то общее было между этим лицом молодого польского актёра и их высотником Жежкой Сиротой.

Когда Веня три года назад впервые поднялся на провод, он сорвался. Болтаясь вниз головой и замирая от страха и тяжести монтажного пояса, охватившего его своей цепочкой, он разрешил Тоське Котляровой за четыре килограмма винограда снять себя с провода. А через два года Тоська вышла замуж и уехала на Карпаты.

Между двумя этими событиями длилась история Жежкиной любви.

Тоська была боевая девчонка, и всё для неё было трын-трава. Злые языки, которые везде имеются, болтали, что ей провести ночь в чужой постели ничего не стоит и в порядке вещей отбить чужого мужа на неделю-вторую.

Но Тоське было наплевать на эти разговоры. Когда Гуревич вызвал её к себе, чтобы поговорить с ней откровенно, то никакого разговора не получилось. Тоська с усмешкой заявила начальнику колонны, что у неё есть собственная голова, и она доверяет ей больше, чем посторонним советам. Это было её наивное женское убеждение.

У Тоськи каждый день был новый яркий маникюр. У неё, у простой малярши-высотницы, были красивые руки, которые она берегла. Таким рукам могла позавидовать любая кинозвезда. Только маникюр, который Тоська делала каждый вечер, никто не видел, потому что она целый день работала в рукавицах, испачканных в сурике. Для кого она делала маникюр? Этого никто не знал, и на этот вопрос никто в сорок первой колонне не мог ответить.

Не было у них такого парня, который бы не целовался с Тоськой, не проболтался с ней ночь в тайге и не дарил ей подарков. Но сами ребята никогда и нигде не говорили про Тоську ничего плохого. Мужчины любят поговорить в тесной компании о женских недостатках, а о Тоське Котляровой, выходит, нечего было сказать. Все за ней ухлёстывали по очереди, и кто кого бросал первым, было трудно понять и разобраться. Хотя никто особенно рьяно и не разбирался в этом. У ребят было много других забот.

Жежка Сирота любил Тоську.

Об этом знали все в колонне. Знала и сама Тоська. Знала и не верила. Она никому не верила, и ей нравилось издеваться над взрослыми. Взрослых Тоська принимала за детей, а детей за взрослых. Все детишки были её друзьями. У Котляровой была своя собственная философия на этот счёт, которой она ни с кем не делилась.

Жежка был тихий, неприметный парень на земле. Он и смеялся тихо, и обедал тихо, и не храпел во сне на весь вагончик, как горбоносый Валерка Филин. И так же тихо Жежка исчез из колонны, оставив Тоське письмо. Это письмо, рассказывали, было на семидесяти страницах, но письмо в глаза никто не видел — Тоська не дала.

Ребята ходили и посмеивались: «Жежка роман написал. Что там Бальзак, мы теперь Сироту читать будем».

Всё воскресенье Тоська не выходила из вагончика — она читала письмо Жежки, а весь понедельник плакала. А со вторника её никто не узнал. Это был совсем другой человек — не было больше её смеха, злых и двусмысленных шуток, она как-то на глазах увяла, похудела, сторонилась людей.